Долго, счастливо - [5]

- Сюда тащить не буду, но в Большой Зал тебя отконвоирую, - я вспоминаю, что я мальчик. Мужчина даже. Впрочем, я тут же разрушаю созданную сталь в голосе тем, что наклоняюсь и целую твои плечи, которые болят очень сильно, я знаю. Иногда мне хочется сделать все, чтобы только тебе было комфортно, но тебе это не понравится, и поэтому я буду делать это незаметно и по частям. Главное ведь, чтобы мы были вместе.

- Не раньше, чем я закончу с проверкой, - не люблю повторять, но для тебя приходится часто это делать. Что ж, это еще меньшее из зол. - Если хочешь, чтобы я освободился раньше, пока пойди в комнату и сделай чай. Если я начну сейчас, закончу быстрее, - с тобой приходится мириться. С тобой и всеми твоими привычками, желаниями заботиться и оберегать, наивностью, когда ты думаешь (а в такие моменты это всегда видно по глазам и мечтательной улыбке) об этом дурацком «Мы», наглостью, которая переходит все рамки и выводит из себя, каждый раз заставляя реку терпения выплескиваться на разные берега - все это приходится в тебе терпеть, но, с другой стороны, тебе приходится терпеть куда больше. Тебе приходится подстраиваться и меняться, в то время как мои изменения можешь заметить только ты, и то из-за своего приближенного положения и безграничной любви. Но ты терпишь и любишь, и за это, хоть я никогда и не скажу этого вслух, я начал уважать тебя.

Я заканчиваю массировать твои усталые плечи, смотрю тебе в глаза ровно пару секунд и, наклонясь, целую в губы.

- Хорошо. Не засиживайся долго, пожалуйста - чай остынет, да и спина опять будет болеть, - я улыбаюсь и опять надеваю плащ, чтобы выскользнуть из твоего класса и пройти в твои... нет, уже наши комнаты. Мне тепло и хорошо, потому что сейчас я заварю чай - твой любимый, ароматный цейлонский чай, и мы будем пить его чуть позже вместе. И ты обнимешь меня за пояс, чтобы я не чувствовал себя обделенным в чем-то, и особенно - в твоей любви. И я никогда не скажу, что я буду любить тебя всегда и в любом виде, как бы ты ко мне ни относился. Я не скажу, потому что ты и так это знаешь.

И я действительно заварил чай и стал тебя ждать. Ждал два часа, три, четыре, ждал до самого ужина, но так и не дождался. Хоть картина и привычная, и ничего другого мне не нужно было ожидать, я все равно злюсь и иду в твой кабинет. Нет, я не показываю, что я злюсь, да и злюсь скорее на себя и свою доверчивость. А тебя хочется просто оттащить от стола и накормить, наконец. Кто еще из нас горе луковое...

- Северус... идем, а? - я жалобно начинаю просить еще с порога, не прекращая, впрочем, идти, и целеустремленно тяну тебя за рукав мантии.

Раздраженно отмахиваюсь - я как раз проверяю одну из самых кошмарных работ:

- Не сейчас... Мерлин, да как он вообще до седьмого курса дошел?!! - красные чернила покрывают уже почти весь пергамент, но это еще не конец - еще три не менее ужасные работы и целая стопка зелий. - Я занят, Гарри. Ешь без меня, - я вновь отключаюсь от реальности, погружаясь в кошмары наяву, которые предстают в виде бездарных ученических работ.

Я знаю, что ты работаешь. Ты занят - их зелья, наверное, еще хуже, чем мои самые первые попытки что-то сварить под твоим руководством, раз уж ты так сильно ворчишь и погружаешься в работу с головой. Поэтому я беру стул, сажусь рядом с тобой и беру следующий свиток в руки сам, хватая себе справочник и начиная проверять его согласно учебнику, проверяя слово за словом, чтобы ты не мог придраться. Да, ты сейчас начнешь злиться - но зато гарантированно отвлечешься и пойдешь со мной ужинать.

Очередной свиток - на счастье один из последних - летит в стопку проверенных работ, если так можно назвать тот ужас, то написан на свитках. Едва повернувшись за следующим, я сразу же вижу тебя с учебником и чьей-то работой:

- Что. Ты. Делаешь?! - я не против твоей помощи, только рад, но не в этом деле, в котором ты понимаешь не больше, чем те, кто писал сами работы. А проверять за двоих неучей... Легче вытребовать у директора повторного проведения экзамена. - Положи и не трогай, - приходится захлопнуть учебник у тебя в руке и передвинуть все книги ближе к себе, чтобы они оказались вне зоны твоей досягаемости. - Осталось три работы, так что подожди, - новый свиток приходится открывать с внутренней мольбой о терпении, ведь на конец я всегда оставляю самые трудные для понимания работы, чтобы в порыве не испортить работы тех, у кого получается хотя бы наполовину.

А я... что я? Обиженно смотрю на тебя и, аккуратно подкравшись, обнимаю тебя сзади за шею и целую в макушку:

- Еще полтора часа? - вздыхаю очень обреченно и понимаю, что ужин, скорее всего, придется принести сюда. Иначе тебя поесть не заставишь, ведь потом будет уже поздно, по твоим словам, а еще позже нам будет не до того. Иногда я даже удивляюсь, как тебя хватает после дня, полного забот, еще и на меня и на нашу постель. Не то чтобы я этому не рад - на самом деле я счастлив, и даже больше, - но волнение за тебя от этого меньше не становится. И все равно я люблю тебя слишком сильно, чтобы когда-нибудь отказаться от всего этого. Ведь ради тебя я даже делал свою домашнюю работу, и ходил на те лекции, которые пропускать было нельзя - впрочем, половину все равно пропускал, только мимо ушей, потому что думал, как заставить тебя поесть или чем еще можно было тебя порадовать. А еще я немного боюсь за наше с тобой первое лето, которое, хоть и будет привычным, как и те месяцы, которые мы уже вместе, но все равно будет отличаться, потому что тогда мы будем вместе уже постоянно, двадцать четыре на семь.