Долгие сказки - [4]

После ужина мы с Варькой сидим на огромной кровати на чердаке. У отца часто бывают гости, много лет назад он нашёл-таки время и превратил сумрачный чердак с летучими мышами в уютную комнату с отдельным входом.

— Барби, мне нужна твоя помощь.

— В чём, Кир? В твоей системной аналитике?

Что я ей скажу? Что, по моим предположениям, помесь грибницы с нейронной сетью распространилась по дому, по городу, лезет в мозги спящих людей, калечит их, убивает?

— Нет. Хотя, пожалуй, да. Давай проведём ещё одну ночь на Пятницкой.

— Кирюша, пожалуйста, не надо.

— Ты единственная, к кому я могу обратиться. Всё сложно, так сразу не объяснишь. Не только тебе снились кошмары этой ночью. От них не просто просыпаются среди ночи, от них умирают. Я понял, что происходит, теперь нужен проводник из тех, кто видел сны. Прошу тебя, Варька.

— Я не смогу.

* * *

Варя долго ворочается, не может уснуть. Мы поменялись местами; раньше она спала у стенки, а я с краю, поэтому грибница сначала добралась до неё. Возможно, поэтому.

— Страшно, Кир. Вдруг я опять попаду в стену и уже не смогу выйти?

— Попадешь, очень надеюсь, что попадёшь. Я войду следом и тут же отпущу тебя, ты проснёшься. Всё будет хорошо, — соврал я. — Засыпай, Барби.

Ничего хорошего. Грибница снова потащит её к невидимой цели, я пойду (поползу, побегу, полечу) за ней. Дальше — по ситуации. Уснуть и видеть сны.

Нет света, цвета, звуков, запахов, лишь чудовищная теснота. Так, наверное, чувствует себя младенец, мучительно пытаясь покинуть лоно матери. Бесконечно далеко впереди ускользает от меня Варя. Я тоже двигаюсь, но против своей воли, словно кровь по капиллярам. Меня протягивает сквозь нити, по крупинке, как о наждачную бумагу, стирается память. Чувствую движение, могу отличать «здесь» от «там». Иногда давление чуть ослабевает — видимо, развилка или перекрёсток. Делаю отметки на воображаемой карте.

Прошло несколько часов, дней, недель — время исчезло, есть только бесконечный полёт и Варя далеко впереди. Что есть силы думаю её имя. Не сразу, но она отвечает.

— Кир, где ты?

— За тобой, не могу догнать тебя. Остановись.

— Как?

— Думай моё имя, держись, цепляйся за него.

— Хорошо, Кирюша.

Я попробовал двигаться быстрее. Получилось. Ещё быстрее, ещё. Голос Вари как маяк в темноте. Приближаюсь — он всё отчётливее. Вдруг мы столкнулись и проснулись.

Точнее, я проснулся, а Барби сидит на кровати в забытьи, смотрит сквозь меня. Бледнеет на востоке сиреневое небо, набирает свой цвет заря. Скоро рассвет.

* * *

Мы приехали на Казанскую, отца не было дома, Галя возилась в саду. Хорошо, никому ничего не надо объяснять — Варя ходит, если её вести, ест, если кормить, но не разговаривает и смотрит в никуда, в невидимую точку в пространстве.

До вечера ничего не поменялось, только испортилась погода. За окном бесконечной киноплёнкой тянулись по небу облака. Я устроился на чердаке за старым отцовским столом, думал о ночном нашем путешествии, рядом неподвижно сидела Варя. Пару раз спускался на кухню за чаем и бутербродами. Галя ворчала, это, мол, не еда, приходите и поешьте по-человечески, сам ешь непонятно что, хоть девочку свою не приучай. Пришлось соврать, что работа очень срочная, счёт идёт буквально на минуты, а у Вари разболелась голова, и она дремлет.

Стемнело. Пора возвращаться на Пятницкую.

* * *

Я — маленькая белая точка на стене. Я — еле различимый волосок мицелия. Я вхожу в стену. Темно. Я иду сквозь бетон, вверх по сети, я становлюсь сетью. Плачет ребёнок, ему снится, что он заперт в темноте, ему нечем дышать. Он зовёт маму, но мама не слышит — он кричит внутри сна, в глубине стены.

Знаю эту топологию — я проектировал, защищал, разрушал десятки таких сетей, меня учили этому шесть лет. Но те сети не были живыми. Я рву связи, шлю от клетки к клетке сигналы «умри!», пытаюсь очистить дом.

В структуру вплетены фрагменты воспоминаний живых и тех, кто уже умер. Женщина средних лет, чья-то мама, бабушка. Была. Она подключена несколько дней, её почти уже нет. Она не проснётся утром, если я убью весь сегмент, или проснётся, но никогда не узнает свою дочку, внуков. Я вижу всю память этой женщины — грибница забрала её и не отдаст обратно. Умри!

Осколки жизней вспыхивают передо мной и тут же гаснут. Вот бродяги, про которых рассказывала Варя, — от них остались лишь тени. Всё сходится. Я был уверен, что найду их здесь.

Вот Яшка Ветер. Он правда умел многое, не врут люди. Смотрел на мир будто сквозь хрустальный шар, ходил теми тропинками, по которым нам не пройти, слышал тихие голоса, знал имена. Оказывается, он когда-то любил. Кого? Не вижу — обрыв плёнки. Ветер говорит, и ему отвечают на его языке. Кто его собеседник? Опять обрыв, темнота. Яшка нашёл сеть раньше, чем она коснулась нас. Боролся до конца и проиграл, грибница сожгла его. Обрыв плёнки, теперь навсегда.

Снова и снова командую «умри!», я похож на дворника, который пытается в одиночку прибраться в целом городе. Сеть слишком велика.

Ловлю позывные центра, пробую расшифровать инструкции, изменить их, встроиться. Посылаю сигналы вдаль, наугад, в надежде перехватить управление мегасегментом, посеять вражду внутри грибницы. Тихо, нет ответа. Я собираюсь с силами, чтобы отправить новую команду, но по сети проходит дрожь, и она отвечает ударом на мой удар.