Долгие поиски - [24]
— Когда были последние месячные?
— Вы намекаете на беременность? Головокружение и все такое? Я два года в разводе…
— Ну, это еще ничего не значит.
— Не для меня!
— Одевайтесь, пожалуйста.
Одевалась она крайне неторопливо, аккуратно застегивая все пуговки, соблюдая, чтобы подвязки легли строго симметрично.
— Вы хотели объективно меня оценить. Надеюсь, это удалось?
— Вполне.
— Ну и как?
— Я выявил у вас прекрасное сложение при полном отсутствии болезненных симптомов.
— Чем же тогда объяснить мое самочувствие?
Я чуть было не сказал: «Двухлетним разводом».
— Я думаю, вы несколько утомлены. Возможно, перенапряжены на работе…
— Вы не считаете, что я больна?
— Нет.
— Но я не могу работать.
Я пожал плечами и написал в карточке: «Неврастения».
— Доктор, не будем ссориться. Может быть, я вела себя немного резко, но вы меня так недоверчиво встретили… Что мне делать, если я действительно плохо себя чувствую? Как доказать вам, что я не симулянтка?
— Уважаемая… м-м… Евгения Александровна, я могу вам посоветовать одно: если будете себя завтра хорошо чувствовать, идите на работу. Если плохо, приходите ко мне снова.
— Я буду чувствовать себя плохо, вы меня всесторонне осмотрите и скажете, что я здорова. И ко всем бедам у меня прибавится прогул.
Что делать? У меня не хватает самомнения считать, будто мой поверхностный осмотр дает право стопроцентно отличать здорового от больного. Мало ли трагических случаев произошло из-за болезненной недоверчивости врача!
— Ну вот что, раз вы говорите, что плохо себя чувствуете, значит, так оно и есть. Антонина Ивановна, выпишите на два дня больничный. В диагноз для простоты поставьте грипп. Попрошу вас прийти послезавтра. Возможно, я вас проконсультирую у невропатолога. Лекарства я вам не прописываю.
— Большое спасибо, доктор. Вы очень чутко ко мне отнеслись.
— Всего наилучшего.
Она многозначительно мне улыбнулась и вышла.
Я блаженно потянулся. На сегодня все!
— Следующий к Муравлевой!
— Зря вы ей, Михаил Сергеевич. Гнать таких. Я бы лучше ползком на работу отправилась, чем выпрашивать освобождение. А еще инженерша!
— Бог с ней, Антонина Ивановна. Я думаю, она скорей агравантка, чем симулянтка.
— Кто-кто?
— Это те, кто свои болезненные ощущения не выдумывают, но преувеличивают. Тоже симптом сам по себе. Из области психиатрии. Ну, отдыхайте. До завтра!
— До завтра, Михаил Сергеевич. Завтра опять не соскучимся: одних повторных вон какая пачка да новых поднакидают.
— Следующий к Муравлевой!
Я бы не удивился, если бы встретил внизу последнюю посетительницу. Но ее не было.
После теплого, пропахшего медициной воздуха морозная свежесть на дворе особенно поразила. Бело и безлюдно. Обычно, выходя на улицу, я полностью отключаюсь от врачебных забот. Но сегодня морозный воздух не успокаивал… Может, и правда зря этой последней больничный дал? Да черт с ней, вот уж о ком не стоит волноваться!.. А как фамилия того худого длинного парня? На «п» как-то… Поляков! Выстукал у него полость, а на рентгене чисто… И тут я с беспощадной ясностью вспомнил одно занятие на третьем курсе. Рассуждали о чем-то ученом, и вдруг Щербатов спросил (он любил спросить вдруг, без связи с предыдущим):
— Ну-ка, кто скажет: какой вред от рентгена?
— Облучение, — затянули мы.
— Вздор. Нужно сто раз под рентген попасть, чтобы облучение почувствовать… Ну ладно, оставим рентген. А от кардиограммы какой вред?
Мы молчали.
— А такой, что рентгенам и кардиограммам нынче больше, чем глазам и ушам своим, верим. Рентген норовит врача вытеснить. Ладно, умный справится, умный и рентген себе на пользу повернет, а дурак с рентгеном в два раза больше дров наломает, чем дурак невооруженный…
Вот и у Полякова: рентген благополучный, а себе я не поверил. Да мало ли что рентген! Может, надо было серийные снимки заказать, меняя фокусировку, — томограмма называется; может, лаборант пленки перепутал; может, Поляков за себя знакомого послал — ему ведь на квартиру заработать надо, ради этого на все пускаются! И телосложение у него подходящее: типичный астеник — хоть на картинку. Надо было сделать строгое лицо и огорошить вопросом:
— Кого за себя послал на рентген? Приятеля?
А он бы от неожиданности сознался:
— Нет, брата.
Я в лицах представлял дальнейшую сцену, гордился своей проницательностью… но вовремя вспомнил, что на самом деле все случилось наоборот. Конечно, на Сахалине врачи тоже есть, и воздух там здоровый, но это мало утешало. А Щербатову легко иронизировать: ведь пять больных в клинике да консультирует человек десять в неделю. Послать бы его на мой прием!..
Я шел по дорожке, протоптанной между двумя сугробами. Бело и безлюдно. Противоположная сторона проспекта казалась берегом широкой реки. На просторном не по-городскому небе сияли звезды. Я глубоко вздохнул и впервые не умом, а сердцем понял, что тысячи и тысячи людей, живущих в этих огромных домах, готовы поверить мне, искать моей помощи. А я еще не привык к тому, что в меня верят.
СЛЕСАРИ, СЛЕСАРИ, СЛЕСАРЯ…
Цех высокий, двухсветный, как в старину бальные залы, стены почти сплошь стеклянные, — с вертолета кажется, будто лежит на земле ледяной брус, посыпанный золой. Зола — это крыша, плоская бетонная крыша, площадь, а не крыша, по ней хоть на мотоцикле гоняй. С торца к прозрачному брусу прилеплена кирпичная пристройка, там бытовки, кабинеты начальства. Пристройка под той же крышей, но трехэтажная.
