Долгие ночи - [17]

— Достаточно! Ты обещал, что будешь вести себя прилично! — воскликнула она. — И вообще, я устала и иду спать. Постельное белье в шкафу в прихожей.

Она заперлась в спальне и бросилась на кровать, зарываясь лицом в подушку, чтобы Мэтью не услышал рыданий. Нельзя было пускать его сюда, поверив на слово. На что она только надеялась? Что сможет оставаться спокойной и безразличной, когда он так близко, что можно ощутить запах его тела?

Забравшись под пуховое одеяло, Элис попыталась уснуть, но вместо сна приходили мысли о той ночи, самой прекрасной в ее жизни. Оказалось, память сохранила все до мельчайших подробностей: все движения, слова, улыбки, медленные прикосновения…

Пять лет назад, оставшись в Париже одна, Элис категорически запретила себе думать о Мэтью. Она с новой силой взялась за работу, Мадлен хвалила ее статьи и даже повысила гонорар. И еще были мужчины — молодые, красивые, веселые, которые ничего не требовали и ничего не обещали. С ними было легко, они не дарили надежды, чтобы потом мгновенно разбить ее у тебя на глазах.

Прогулки по бульварам, полутемные кафе, шампанское в высоких фужерах, поцелуи в такси, чьи-то жаркие руки на плечах, мгновения блаженства, сменявшиеся скукой и усталостью. Почти пять лет Элис прожила в Париже, примерно раз в полгода наведываясь к родителям сначала в Лондон, а потом в Рэдсток, куда они переехали вместе с Элизабет и Джорджем, чтобы отдохнуть от суеты и грохота большого города, оставив дом в столице в полное распоряжение Кэтрин.

Время шло, но память о Мэтью продолжала тревожить. У Элис была возможность выйти замуж, обзавестись семьей и навсегда распрощаться с прошлым, которое мучило горьковатым привкусом печали. Ее новый приятель, довольно известный в узких кругах художник, Саймон Бишо, казалось, искренне любил Элис. Во всяком случае, ему удалось за короткий срок оттеснить на задний план всех остальных поклонников.

Саймон был немного моложе Элис, и это ее смущало. Но, право же, это не причина для отказа, когда тебе предлагают руку и сердце. Она, приближаясь к тридцати годам, все чаще задумывалась о том, что пора как-то обустраивать свою судьбу, иначе одиночество поглотит ее, укроет тьмой, состарит прежде времени. А Саймон казался таким милым и заботливым, задаривал ее цветами, старался постоянно находиться рядом.

Это было приятно, но того яркого чувства, которое обжигало сердце при одном упоминании имени Мэтью, не возникало. Там полыхал пожар, здесь едва тлели угольки. Но тянуть дольше становилось опасным, и Элис решилась. Она не стала сообщать родителям о возможной свадьбе, просто пригласила их на несколько дней в Париж под предлогом юбилея журнала, в котором работала.

Но Элизабет плохо себя чувствовала, и родители боялись оставлять ее одну, поэтому приехала только Кэтрин. Сестры виделись редко: Элис до сих пор таила в душе обиду, хотя и старалась этого не показывать. И теперь изумилась расцветшей красоте Кэтрин: та сияла, от нее словно исходили токи жизненной энергии. Высокая, золотоволосая, она была похожа на сказочную принцессу, спустившуюся в этот серый мир, чтобы дарить радость.

Саймон тоже был потрясен и не смог этого скрыть. При каждой встрече он буквально пожирал Кэтрин глазами, правда, объясняя это профессиональным интересом художника. Он ходил за ней как тень, совершенно забыв о предстоящей свадьбе. И Элис с грустной усмешкой наблюдала за сестрой: та снова уводила ее мужчину, нисколько не заботясь о мнении окружающих.

Прирожденная охотница, именно она была настоящей амазонкой, расчетливой, умело пользующейся слабостями жертвы. Через неделю Элис, которой надоело быть третьей лишней, собрала чемодан и, не попрощавшись, не предупредив даже Мадлен, уехала в Италию. Нельзя сказать, что все это слишком расстроило ее, но неприятный осадок остался.

Что ж, видно не судьба — так Элис утешала себя, бродя по улочкам Рима и любуясь старыми домами. Денег, которые она понемногу откладывала, должно было хватить на несколько месяцев безбедного существования. И можно было не беспокоиться о будущем, не искать выхода из глупейшей ситуации, когда родная сестра раз за разом отнимает у нее надежду на счастье.

Она успокоилась: к чему сожалеть об упущенной возможности? Не проще ли тихо плыть по течению и не гадать понапрасну, к какому берегу тебя принесет и что ожидает там — радость или печаль. Если Саймон так быстро охладел к той, кому клялся в вечной любви, значит, это удача, а не несчастье — их несостоявшаяся свадьба.

Весь август и сентябрь Элис прожила в Риме, и это было похоже на сон. Одиночество, которое раньше пугало, теперь казалось благом. Она и не подозревала, насколько устала от мимолетных встреч и знакомств, от пустой болтовни, от светских сплетен, от бесконечных вечеринок и фуршетов. А этот древний город дарил покой и тишину. Прикасаясь к замшелым камням, хранящим память о великих правителях и полководцах, Элис думала, что ее переживания — ничто перед вечностью. Все проходит, все когда-нибудь исчезнет, так стоит ли мучить себя, если ничего не в силах изменить.

В эти дни Элис, поддавшись внезапному порыву, начала вести дневник. В крохотном магазинчике, торгующем разными забавными вещицами, она купила толстую старинную тетрадь в сафьяновом переплете и как-то вечером, глядя из окна своего номера на яркие звезды, взялась за ручку. И просидела за столом до утра, изливая на желтоватую бумагу всю накопившуюся горечь, избавляясь от тяжести страданий, то плача, то улыбаясь воспоминаниям.