Долгие каникулы в Одессе - [41]

Впереди всех нас ждёт война и к её началу мне исполнится двадцать три года. Как-то повлиять на ход мировой истории или изменить её течение я не в силах, а это означает что фронта мне не избежать. Если не будет военной или технической специальности, то мне прямой путь в пехоту. В советское время не скрывали что до победы дожили только трое бойцов из сотни, принявших свой первый бой в сорок первом году. Я не то, чтобы боялся смерти (одну-то жизнь уже прожил), но о статистике «трёх процентов» был наслышан и умирать просто так не собирался.

Свою прежнюю мечту о море я с некоторым сожалением и грустью отставил в сторону. Да, во время ВОВ военные и гражданские моряки себя проявили героически. Были и оборонительные бои, в которых корабельная артиллерия сыграла немаловажную роль. Советские подлодки гибли, но фашистов топили, морская пехота, прозванная «чёрной смертью» из-за своих бушлатов, наводила ужас на гитлеровцев, и конвои с ленд-лизом тоже внесли свой вклад в победу. Были и морские десантные операции...

Но это всё было не то. Я просто не успевал к началу войны занять хоть какое-то значимое место чтоб не просто быть «пушечным мясом», но хоть как-то иметь возможность повлиять на текущие события. И военное училище мало чем могло мне в этом помочь. Что может сделать морской лейтенант или танкист, артиллерист, пехотинец? Только выполнить приказ вышестоящего командования и героически умереть в первые же минуты боя. Если повезёт, то пережить первый бой и умереть в следующем. Но я уже решил, где и кем буду воевать и что мне предстоит для этого сделать.

Видимо сыграла роль моя срочная служба в «прошлом-будущем». Я отлично знал весь боевой путь родного 33 ИАП. От момента его формирования до прохождения мною срочной службы в военном городке подле Виттштока. Всё-таки историю части все военнослужащие изучали на совесть, да и самому интересно было, если честно сказать. Так я знал, что уже к полудню 22 июня наш полк практически был полностью разбит, из полусотни самолётов не осталось ни одного неповреждённого.

Но подавляющее большинство потерь полк понёс на земле во время четвёртой волны бомбёжек. Уже в девять вечера остатки полка были отправлены на переформировку. Кто-то скажет, что за такое бездарное командование и размен своих сорока четырёх истребителей на четыре вражеских бомбардировщика командиров надо отдавать под трибунал, и может в чём-то будет прав. Вот только отдавать было некого. В тот день командный и лётно-технический состав полка погиб почти полностью. Как и большинство остальных авиаполков Западного особого округа принявших на себя первый удар фашистов.

Командующий ВВС Западного особого округа, генерал-майор авиации Иван Иванович Копец, с началом войны ставший командующим ВВС всего западного фронта днём совершил облёт прифронтовых аэродромов, ещё не занятых вермахтом. По результатам облёта он оценил потери более чем в 75 % только по лётному парку, уничтожение материально-технической базы почти на 80% и гибель на земле более трети обученных лётчиков и опытного технического персонала. Понимая, что такой катастрофы ему не простят, Иван Иванович в тот же вечер застрелился, не пробыв в новой должности и суток.

А за все явные и мнимые грехи и огрехи советской авиации в первые дни войны ответили Павел Рычагов и Яков Смушкевич. Лётчики-герои, прошедшие Испанию, Хасан и Халхин-Гол, воевавшие в «зимней» советско-финской войне и вложившие немало сил в становление и модернизацию ВВС, были объявлены врагами народа и расстреляны как военные заговорщики. Вместе с ними были расстреляны и менее именитые, но от этого не менее опытные командиры авиаполков и авиадивизий «не оправдавшие доверия». И вот эту историю, если очень сильно постараться я изменить могу. И моё обучение в консерватории в этом моём старании должно было сыграть важную если не решающую роль.

***

Моё поступление на музыкальный факультет муздрамина обычным назвать было нельзя. Всё-таки школьного, да и вообще какого-либо музыкального образования у меня не было. Но у меня был козырь в рукаве, который я, уже не сомневаясь ни в чём, был готов пустить в ход в любой момент. Этим козырем было моё хорошее знание популярных песен как советских, так и зарубежных. Не скажу, чтоб тема плагиата меня совсем не волновала. Но я убедил себя, что ввиду грядущих событий я имею право, как наследник, использовать своё знание по своему усмотрению если он пойдёт в конечном итоге на пользу моей стране.

Да, воровать нехорошо, но я не просил, чтоб меня оставили в живых и сюда закинули. Похоронили бы меня «там» да и дело с концом. А раз случилось так, что я здесь и живой, а память мне не изменила, то и в поддавки с судьбой играть не намерен. Прежние мои навыки остались со мной, хотя большей частью они пока находятся только в моём сознании, но если мне удастся адаптировать их в этой реальности, то и «читерить» буду не испытывая ни малейших моральных терзаний.

— Так Вы, Пётр Соломонович утверждаете, что вот этот мальчик станет великим композитором? — черноволосый и кудрявый, с насмешливым выражением на лице с крупными чертами, молодой мужчина с интересом разглядывает скромного меня. Я стою, смущённо потупив взгляд и чуть прикусив губу. Надо же было мне вчера так встрять в неприятность, да ещё с кем! С самим Григорием Арнольдовичем... Правда, когда я его почти что сбил с ног, то и не подозревал, что мужчина, так некстати появившийся на моём пути, окажется самим товарищем Столяровым. Профессором и ректором этого самого музыкального института, в который сейчас и собираюсь поступать. А всё Додик виноват! Вот нефиг было меня женихом дразнить и Соню доводить до белого каления.