Долгая зима - [42]

– Мы могли бы хоть иногда видеться, – предложила она. – Чтобы пропустить рюмочку…

– Думаю, не стоит. Сэр Адекема станет возражать. Я уверен, что получится именно так.

– Мне наплевать! – нетерпеливо бросила Кэрол.

– А вот это напрасно. – Она подняла на него глаза.

Эндрю выдержал ее взгляд. – Очень напрасно.

* * *

В следующий раз Кэрол позвонила ему, чтобы спросить, не хочет ли он повидаться с мальчиками во время их школьных каникул. Эндрю согласился, предвкушая радость встречи. Однако сыновья не проявили бурной радости и особых чувств. Они были вежливы и ласковы, но всего лишь настолько, насколько это требуется от хорошо воспитанных детей в отношении чужих им взрослых. Мальчики больше молчали, когда же Эндрю задавал им какой-нибудь вопрос, ответ звучал почтительно, но кратко. Впечатлениями от встречи он поделился с Мадлен:

– Мне показалось, что они стесняются быть со мной на людях.

– Возможно, все мы тут стали чрезмерно чувствительными?

– Вот уж нет!

– В конце концов, они ведь тоже белые! Белый отец – не из тех секретов, которые можно скрыть.

– Со столь чуждым явлением просто нельзя смириться!

Можно не смотреться в зеркало, но не станешь же воротить глаза от собственного отца…

– И матери…

– Кэрол ассимилируется. Ее дружок черен как уголь.

– Неужели они это понимают? Видимо, да. И не осуждают?

– Дети подобны любовникам – они не выносят моральных приговоров. Или находят явлениям рациональное объяснение, приспосабливая их к собственным потребностям. Робин не знал, куда деваться от смущения, когда я передал им привет от тебя.

– Думаешь, ты их потерял?

– Да.

– Ты сильно переживаешь?

– Я боялся худшего. Им хорошо, они вполне счастливы. Когда теряешь кого-то, то охватывающая тебя горечь отчасти связана с чувством вины: ты мог сделать то-то и то-то, а не сделал; со мной иначе. Да и им не очень-то легко. У подростка свои сложности, я же могу лишь усугубить их.

Пожалуй, через несколько лет, когда они освоятся в этой жизни, мы снова сойдемся.

Она кивнула:

– Возможно, ты и прав. Но все равно это печально – что ты потерял их, хотя бы на время.

– Хорошо бы не окончательно.

– Пусть так… Ведь это твои дети. Хотя у меня нет своих детей, я все равно понимаю, что ты испытываешь.

– У меня могут родиться новые. Такая возможность существует?

Мадлен несколько секунд серьезно рассматривала его, прежде чем ответить:

– Еще как! Мы идем сегодня к Кутсисам?

– Как будто да.

– Тогда переоденься.

– У нас достаточно времени. Я бы лучше выпил. Принести тебе?

– Хорошо. Только немного. Чего хочешь.

Вернувшись с рюмками, он застал ее примостившейся на подоконнике. Широкое окно выходило на бескрайнее пурпурное пространство Атлантического океана; солнце скрылось за горизонтом полчаса назад. Повисшие в небе небольшие черные облачка казались стальными, их края резко выделялись на нежно-розовом фоне. Кое-где начали загораться звезды, чтобы хоть немного поискриться, прежде чем выкатится луна.

– Симпатично, – сказал Эндрю.

– Да.

Он сел и посмотрел на нее.

– У тебя есть новости от Дэвида?

– Неделю назад пришло письмо.

– Что-нибудь интересное?

– Так, не очень. Он вообще не горазд писать письма, а тут еще цензура. Он откровенен в речах и скован на бумаге.

– Естественная антитеза.

– Ты так считаешь? Возможно. Я знала одного человека, который мог быть откровенным только в письмах. – Она помолчала и продолжила:

– Я последнее время не показывала тебе писем Дэвида – тебя это беспокоит?

– Нет. Но я задумывался об этом.

– Это началось, еще когда мы жили в той конуре. В одном письме было что-то вроде намека, который я поняла так, что Дэвид может совсем скоро приехать. Тогда все было так плохо… ты еще не оправился от лихорадки… Я решила, что письмо показывать не стоит.

– Чтобы я не понял, как тебе хочется, чтобы он приехал?

– Как я растеряна… Когда пришло следующее письмо, то одно стало цепляться за другое: было бы не правильно показывать тебе второе письмо, раз я утаила первое. Ты сам знаешь, как это бывает. Я ждала твоего вопроса.

– А я все не спрашивал. До сегодняшнего дня. – Она бросила на него быстрый взгляд, и он поспешил добавить:

– Я больше ни о чем не спрашиваю, Мадлен. Пусть все образуется само собой.

– Так и будет. – В ее голосе звучала печаль. – Все всегда образовывается, если не торопиться.

– Да. – Эндрю залюбовался ее профилем на фоне быстро темнеющего неба. При всей недосказанности он чувствовал себя с ней спокойнее, чем с кем-либо другим за всю жизнь. – Пойду переоденусь. Самое время отправляться к Кутсисам.

* * *

Командир авиационного крыла Торбок звонил им, когда они были в гостях, и передал через горничную Антею, что прибыл в Лагос в командировку и хотел бы повидать их.

Он обещал заглянуть утром.

На следующий день была суббота. Программа «День за днем» шла по будням, так что по выходным Эндрю бывал свободен. У них была запланирована автомобильная поездка в охотничий заказник, и Эндрю не очень-то обрадовался необходимости менять планы. С другой стороны, звонок незнакомого летчика заинтриговал их.

Антея впустила его в квартиру в начале двенадцатого.

Раздался ее звонкий голосок, натренированный в гостиных Кенсингтона: «Командир крыла Торбок, мадам!» Мадлен неоднократно пыталась приучить ее к менее официальным манерам, однако без всякого успеха. Девушка умирала от голода, когда Мадлен предложила ей работу, и страх потерять место въелся ей в плоть и кровь.