Долгая нива - [24]

Марийкины ноги сразу оказывались на земле, она прижималась к дяде Ване, со страхом следя за Уголлей, черным, как черт, татарином, он ходил по дворам с висящим на ремне большим черным же коробом — торговал углем для самоваров и утюгов. Гладкая черная голова Уголли, белые белки его глаз на черном, масляно лоснящемся лице повергали Марийку в ужас. Если, на беду, она оказывалась во дворе одна, когда приходил Уголля, — опрометью кидалась домой, затаивалась, ждала, когда отдалится тонкий, полный тоски звук — «Угол-л-л-я-я-я!»

Дядя Ваня знал, что Марийка боится Уголли, и если они были вдвоем и приходил Уголля, дядя Ваня забывал про наказ тети Тоси купить углей для утюга — она была портниха, прирабатывала на дому, и угли постоянно были нужны ей. Он махал на Уголлю своими медвежьими лапами:

— Проваливай! — И добавлял несколько слов на непонятном Марийке языке.

— Тьфу! — плевался Уголля. — Шайтан тыбе бери. Тьфу! — Он закидывал на плечо широкий ремень короба и удалялся:

— Угол-л-л-я-я-я! Угол-л-л-я-я-я!

Дядя Ваня смеялся как ребенок и, воспользовавшись перерывом в Марийкином цирке, доставал кисет. Медленно сворачивал цигарку, и Марийка дивилась: как дядя Ваня управляется своими толстыми, будто сардельки, пальцами с отслоенной от крохотной тетрадочки прозрачной бумажкой. А он скручивал изящную тугую папироску, приминал с одного конца и прикуривал, помещая в ладони, как в крепостные стены.

— Так, так! — затягивался дядя Ваня и щурился от дыма.

— Дядь Вань, бублики! Бублики, дядь Вань! — прыгала Марийка между его колен.

Он поднимал к небу каменное, как у факира, лицо, собирал в трубку толстые губы и — кок-кок-кок — выталкивал из нее ровные голубые нули, они плавно уходили вверх, раздавались, вправду напоминая бублики. Но дядя Ваня не любил это занятие.

— Что попусту дым пускать. Показывай концерт.

Марийка бежала домой и возвращалась с длинной, давным-давно перепутанной пасмой желтых шелковых ниток, мама пробовала ее распутать, но не смогла, бросила, если нужно — вытянет нитку, чикнет ножницами, и делу конец. Этот длинный, в петлях, бесформенный свиток был главной и единственной принадлежностью Марийкиной костюмерной.

— Дядь Вань, закрой глаза!

Марийка просунет себе сзади под платьице спутанную пасму — получается мягкий длинный желтый хвост, и когда дядя Ваня откроет глаза — вот тебе, лисичка танцует перед ним свой осторожный хитрый танец. И опять:

— Дядь Вань, закрой глаза!

Намотает Марийка пасму вокруг шеи и становится важной и смешной баронессой; опояшется, сбросит путаницу ниток на бедра — прыгает под веселые восклицания дяди Вани маленький папуасик… Фантазия Марийки не знала границ.

Наконец дядя Ваня затихал, лицо его затуманивалось какими-то воспоминаниями, и он тихо говорил Марийке:

— Давай про Колю Тиховарова.

Марийка клала на скамейку «лисий хвост», вставала перед дядей Ваней, сцепляла за спиной руки, глаза ее горели.

Где Амур спокойно катит волны,

От Хабаровска невдалеке,

Где леса стеной зелено-черной

Круто опускаются к реке.

Где ночами стелятся туманы,

Где валежник затаил беду,

В дебрях тех скрывались партизаны

В грозном девятнадцатом году…

Наконец, «был в отряде Коля Тиховаров — маленький смышленый паренек» — доходила Марийка до сердцевинной горечи баллады, и дядя Ваня, зная, что все окончится гибелью юного героя в борьбе с белоказаками, начинал издавать гневные рычащие звуки, драл обтянутую тельняшкой могучую грудь, будто ему нечем было дышать.

А в ответ раздался выстрел гулкий —

Это в Колю выпалил казак…

Горло Марийки тоже перехватывала сухая першащая тяжесть, она выговаривала дрожащими губами:

И хранит народное преданье

Славу тех, кто был в боях убит.

Над фасадом каменного зданья

Имя Тиховарова горит…

И, не в силах продолжать дальше, бросалась к дяде Ване, зарывалась в его тяжко вздымающейся груди, давая волю слезам. Он, все так же рыча, гладил ее головенку.

— Загубили хлопца, а! Топить их, крокодилов, топить! Не было там братков с «Потемкина»! Где вы, братишки? Не плачь, Марийка, память Коли Тиховарова не умрет. — Дядя Ваня сам еле сдерживался от слез.

Пришла Марийка из школы, мама потрогала ее косички: крысиные хвостики. Слабая девочка — рыбий жир не помогает, вот и волосы плохо растут.

— Делай уроки, в парикмахерскую пойдем. — Мама думает, что для волос полезно, если их почаще стричь.

Марийка ждет не дождется, когда волосы будут, как у Зоси, — длинные, шелковистые. И вот — опять стричь.

— Не хочу стричься, не пойду.

Тут как раз и зашел дядя Ваня. Провел по своему затылку.

— Мне тоже повестку прислали из парикмахерской.

— Повестку? — удивилась Марийка.

— А как же. Кто сам не идет — повестку присылают. Через милицию.

Марийка подумала, подумала и говорит:

— И я с тобой, дядь Вань.

Не из-за повестки — по улице вместе пройти.

Снежок валит с невидимого неба, завивается по Соляной, Бородатка еле проступает в текучей белой замети. Мама повязала Марийку шарфом по самые уши, чтобы не наглоталась холодного ветра, а дядя Ваня идет в одном черном бушлате, моряцкая грудь нараспашку, и никакой ветер ему нипочем. Хорошо идти с дядей Ваней: кто им встретится — столбенеет перед надвигающейся черной горой, минует — голову отвертит, оглядываясь. Марийка все видит и как по воздуху плывет от сознания, что идет с дядей Ваней.