Долгая дорога в дюнах - [157]

Трубка легла на рычаг, но Марта продолжала стоять на месте, не в силах унять смятение, вызванное этим звонком. Машинально посмотрелась в зеркало, поправила волосы. Она словно пыталась увидеть себя глазами человека, с которым не встречалась столько лет. Снова растерянно оглянулась на сына.

Эдгар дожевал пирожок, захлопнул книгу:

— Ты хочешь, чтобы я испарился?

Марта испуганно вздрогнула:

— Ну вот еще… Что за глупости?

— Ладно, мать, не надо. Ты хорошая художница, но актриса из тебя неважная. Я, конечно, уйду… Но если честно признаться, мне это уже порядком надоело. Я же слышал… Приехал кто-то из Латвии. Не так ли?

Марта покраснела:

— Не совсем так.

Он посмотрел на ее смятенное лицо, угрюмо спросил:

— Тебе не кажется, что нам пора объясниться?

Мать подняла на него страдальчески-умоляющие глаза:

— Ты хочешь это сделать сейчас?

Она стояла перед ним, как провинившаяся девчонка, маленькая и беззащитная. Ему вдруг стало нестерпимо жаль ее. Сказал с нарочитой грубостью:

— Ладно, мать, прости. — Виновато опустил глаза. — Только знаешь… Мне ведь тоже несладко. Я же вижу, что тебя все время что-то тяготит. Не хочешь говорить — не надо, я не напрашиваюсь, но…

Она побледнела, до крови закусила губу.

— Хорошо, я тебе завтра же все расскажу.

Он наклонил голову, крутые желваки проступили на скулах. Как был похож в этот момент сын на своего отца! Вылитый Артур.

— Не обижайся, мать… Я вовсе не за этим… Хотя, честно говоря, многого не понимаю.

— Чего ты не понимаешь?

Он ответил не сразу. Не решался сказать то, что мучило его давно и неотступно. Но все же собрался с духом:

— Да хотя бы того, что мы объездили половину Союза. Где мы с тобой ни были. Только не в Риге. Это что, случайно?

Она проглотила твердый ком, подступивший к горлу, плотнее сжала губы.

— Ну и что?

— Понимаешь, мать, это же невозможно скрыть…

— Что скрыть? — в ее голосе послышался откровенный испуг.

— Я не знаю что… Но, наверное, что-то есть. — И неожиданно признался: — Недавно встретил в троллейбусе латышей. Шесть остановок, как дурак, за ними ехал. Все прислушивался к речи. Неужели ты думаешь, что мне все это безразлично?

Марта гордо вскинула голову, долго и пытливо вглядывалась в глаза сыну, наконец, четко сказала:

— Мы завтра же обо всем потолкуем.

Эдгар, испытывая неловкость за этот, так неожиданно возникший и явно неприятный для матери разговор, неуклюже ткнулся губами в ее щеку, взял со стула рубашку:

— Ладно, мать… Ты уж извини, что так получилось. Я пошел. Позвонит Марина, скажи, что завтра, как условились.

— Хорошо.

Сын ушел, а она еще долго стояла в прихожей, подавленно уставившись в одну точку. Мысли, одна тревожнее другой, перескакивали, путались, и не было от них никакого спасения. Вот он и настал, этот час. Марта знала, что рано или поздно, ей придется исповедаться перед сыном. Она понимала, что так или иначе, независимо от ее усилий и всевозможных ухищрений, что-то само по себе всплывет наружу, что-то станет известно, а что-то совершенно естественно вызовет законные вопросы, если не подозрения. Просто она не заметила, как вырос сын, как приспело время и как пробежала жизнь.

В первое мгновение Марте показалось, что ее попросту разыграли — ничего общего с Рихардом Лосбергом в человеке, что стоял перед ней сейчас, не было. Если бы не голос. Это единственное, над чем не властно время. При первых же его звуках у Марты словно пелена спала с глаз.

Началось постепенное, трудное узнавание. Тот же лоб, немного выпуклый и квадратный, правда, теперь его рассекали две глубокие морщины. Тонкий, прямой нос с едва заметной горбинкой посредине, может быть, чуточку обвисший. Та же пышная шевелюра, щедро присыпанная снежной порошей. Но главное, это глаза: по-прежнему цепкие, упрямые и насмешливые. Они испытующе смотрели на Марту, и в то же время как бы просили извинить за непрошеное вторжение.

— Ну, здравствуй, — хрипло проговорил Рихард, нервно усмехаясь. — Не ждала?

— Здравствуй.

— Не верится?

Она хотела ответить, но запершило в горле и перехватило дыхание.

— Позволишь войти?

Хозяйка молча отступила в сторону, пропуская его в гостиную. Он вошел, огляделся, на секунду задержал свой взгляд на портрете Эдгара.

— Не его ли я встретил сейчас в подъезде? Такой высокий, в серой клетчатой рубашке. Очень похож на Артура.

— Да, это Эдгар.

Мужчина, — задумчиво сказал Лосберг. — Можно присесть?

— Ради бога, — сбросив, наконец, оцепенение, торопливо ответила Марта. — Кофе хочешь?

Он опустился на диван, поймал ее руку, усадил рядом.

— Сядь, успокойся. Ничего не надо. Дай посмотреть на тебя. Ты совсем не изменилась. Нет, вру, ты стала еще красивей.

Она осторожно высвободила руку, слегка отодвинулась. Не скрывая удивления, спросила:

— Но ты… Каким ветром, откуда?

Лосберг вынул из кармана сигареты, бросил на хозяйку короткий, выразительный взгляд, чиркнул зажигалкой, унимая волнение, несколько раз глубоко затянулся. И тут же спохватился:

— Извини… Ты позволишь? — Сигарета слегка подрагивала в его пальцах.

— Кури, пожалуйста.

Она встала, нашла пепельницу. Расположилась в кресле напротив, выжидающе глядя на гостя.

— Представь себе, ничего таинственного и необычного, — стараясь казаться безмятежным, заговорил Лосберг. — Несколько лет назад я сделал запрос через Инюрколлегию… Сначала на фамилию Лосберг… — Смущенно усмехнулся. — Прости мою самонадеянность. Но ведь мы не были официально разведены. Затем на Озолу… И только потом сообразил, что тебя следует разыскивать как Бангу.