Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - [11]

Каждый день я выполнял различные поручения по дому. Из всех обязанностей, которые я выполнял лично для регента, мне больше всего нравилось гладить его костюмы. Я очень гордился этой работой. У него было полдюжины костюмов европейского стиля, и я порой в течение нескольких часов усердно разглаживал складки на его брюках.

Как я уже упомянул, поместье регента состояло в том числе из двух больших домов в западном стиле с железными крышами (главного дома и уксанде, среднего дома). В те дни очень немногие из африканцев могли позволить себе дом в западном стиле, наличие которого считалось признаком настоящего богатства. Вокруг каждого из этих двух домов полукругом стояло по три рондавеля, в которых были деревянные половицы, чего я никогда раньше не видел. Регент и его жена спали в правом рондавеле главного дома, сестра жены регента – в центральном, а левая хижина служила кладовой. Под половицами центральной хижины был улей, и мы иногда, приподняв их, лакомились медом. Вскоре после того, как я появился в Мэкезвени, регент и его жена переехали в уксанде, средний дом, который с этого момента автоматически стал главным домом. Три небольших рондавеля вокруг него были распределены следующим образом: один для матери регента, другой – для посетителей, третий предназначался для Джастиса и меня.

Моя жизнь в Мэкезвени строилась на двух основных принципах: власть вождя и церковь. Эти две доктрины существовали в непростой гармонии, хотя в то время я не усматривал какого-либо антагонизма между ними. Для меня христианство представлялось не столько системой веры, сколько могущественным вероучением одного человека – преподобного Матиоло. Для меня его могущественное существование воплощало все, что было заманчивого в христианстве. Он пользовался такой же популярностью и любовью окружающих, как и регент, и тот факт, что он оказался выше регента в духовных вопросах, произвел на меня сильное впечатление. Однако церковь была в равной степени озабочена как духовными вопросами, так и вполне материальными. Как я убедился, практически все достижения африканцев были обеспечены ими благодаря миссионерской работе церкви. В миссионерских школах готовили клерков, переводчиков – именно эти профессии в то время представляли собой вершину африканских устремлений.

Преподобный Матиоло был плотным мужчиной лет пятидесяти пяти, с глубоким и сильным голосом, который подходил как для проповеди, так и для песнопений. Когда он проповедовал в простой церкви в западной части Мэкезвени, она всегда была полна людей. Когда женщины преклоняли колени у ног преподобного Матиоло, моля о спасении, помещение церкви наполнялось осаннами верующих. Первое, что я услышал о преподобном, появившись в Замечательном Месте, была история о том, как он прогнал опасного призрака, вооружившись лишь Библией и лампадой. Я не усмотрел в этой истории какого-либо неправдоподобия или противоречия. Методизм, который проповедовал преподобный Матиоло, представлял собой смесь огня и серы, приправленную небольшим количеством африканского анимизма[6]. Согласно проповедям преподобного Матиоло, Господь мудр и всемогущ, но Ему также присуща и мстительность, и Он не оставляет безнаказанным ни одного дурного поступка.

В Цгуну я посетил церковь единственный раз в тот день, когда меня крестили. Это был ритуал, в котором я принял участие ради своей матери и которому я не придал никакого значения. Но в Мэкезвени религия была частью жизни, и я посещал церковь каждое воскресенье вместе с регентом и его женой. Регент очень серьезно относился к этому вопросу. Я единственный раз уклонился от воскресной службы, спрятавшись от всех, чтобы затем принять участие в драке с мальчишками из другой деревни. Больше я таких проступков никогда не совершал.

Однако за мной водились и другие грехи, достойные осуждения преподобного. Однажды днем я прокрался в сад Матиоло и украл немного маиса, который поджарил и съел прямо на месте преступления. За этим деянием меня застала одна молодая девушка, которая незамедлительно сообщила об этом священнослужителю. Новость быстро облетела всю округу и дошла до жены регента. В тот же вечер она дождалась времени молитвы (это был ежедневный ритуал в доме регента) и, представ передо мной, упрекнула меня в том, что я отнял хлеб у бедного слуги Божьего и тем самым опозорил семью. Она заявила, что дьявол непременно накажет меня за мой грех. Я испытывал малоприятную смесь страха и стыда: страха от того, что получу возмездие космических масштабов, и стыда за то, что злоупотребил доверием своей приемной семьи.

Видя всеобщее уважение, которым пользовался регент (как со стороны черных, так и белых), и власть, которой он обладал и которая казалась практически неограниченной, я пришел к убеждению, что власть вождя – это тот самый центр, вокруг которого вращается жизнь. Власть и безмерное влияние вождя на окружающих пронизывали все аспекты нашей жизни в Мэкезвени и выступали в качестве верного средства, с помощью которого можно было наверняка добиться любого результата и любого статуса.

На мои более глубокие представления о природе лидерства оказало дальнейшее наблюдение за регентом и его двором. Я набирался опыта и знаний на собраниях племени, которые регулярно проводились в Замечательном Месте. Они не были запланированы в соответствии с каким-то строгим графиком, но созывались по мере необходимости и проводились для обсуждения вопросов, касавшихся всего племени, таких как засуха, забой скота, масштабные предписания магистрата или новые законы, изданные колониальными властями. На собраниях могли присутствовать любые члены племени тембу – и очень многие, действительно, приезжали на эти мероприятия верхом или же приходили пешком.