Долгая дорога домой - [15]

Потом было еще много мелких толчков, но они уже никого не пугали. В Суюн-Аджи стали приезжать комиссии КрымЦИКа, Совнаркома… Однажды приехали землемеры. Отмерили участки по 0,25 гектара, наметили прямую дорогу от Русского Вейрата в Симферополь, оставили место под тротуары. Собрали сход жителей села, зачитали постановление Совнаркома о строительстве новой плановой деревни. Показали план участков. Сообщили, что государство даст ссуду безвозмездно тому, кто возьмет участок и сам себе построит дом. Все с радостью согласились. Пронумеровали участки, они уже были очерчены бороздой плуга, как и дорога до Симферополя. Ширина дороги предполагалась 8 метров. Нумерованные закрученные фантики бросили в одну торбу и перемешали. Каждый тянул свой жребий сам. Последним тянул мой отец. Оказался № 1. Там на первом участке уже в 1928 году мы и построили свой дом. Строили из камня, бута, глины. Крышу крыли черепицей. В деревню стали приходить новые люди: татары, русские, немцы. Как я уже писал, первоначально в Суюн-Аджи жили три немца, цыган и одна русская семья. Это был пчеловод Назар Степанович Сидоренко. У него была жена, страдавшая эпилепсией, а также два сына: Яков и уже женатый Александр.

Назар Степанович чисто говорил по-татарски. Его предки переехали в Крым из Орловской губернии еще до Крымской войны. С детства он рос среди татарских мальчишек, играл с ними в их игры. Когда я с ним общался, ему было уже 90 лет, но он помнил всех своих друзей-приятелей, которые теперь жили где-то на чужбине. Каждый год он давал нам меду. Его добротный каменный дом стоял рядом с нашим. Стоит он и сегодня, там живет его внук Виталий.

После того как многие построили себе дома, освободились старые квартиры в помещичьих домах. По всему Крыму прокатилась молва о том, что в Суюн-Аджи люди живут богато, что сады и земли очень плодородны, и в нашу деревню стали приходить люди с разных уголков Крыма, даже из Симферополя. Среди них Михаил Болотов с женой, Иван Наконечный, Яков Скреко, Семен Дубов, Дмитрий Сафронов, вдова Фурсенко с дочерьми Анной, Таисией и сыном Павлом, Анна Нечипуренко, семья Егая, а также немцы: Пацель – ветеринар, Штром, Зайлер. Из Симферополя приехали Умер Ширинский, Осман Муединов с сыновьями Умером, Меметом и Рустемом, а также Мустафа Абиев, Шабан Чибин, Асан Рамазан, Вели Рамазан.

Суинаджинцы сеяли пшеницу, ячмень, овес, кукурузу. Заготавливали сено для скота. Хлеб косили косарками, запрягая двух лошадей. Летом я гонял верхом лошадей на косарках. Сидел иногда и за косаркой. Собирал и скидывал валки в ряд. Это считалось тяжелой работой. Потом из валков делали копны. Через определенное время копны грузили в мажары. Все это возили на арман – очищенное от травы, натоптанное твердое место. Пшеницу равномерно стелили по арману и сверху на лошадях катили тяжелый каменный каток, и так много раз по кругу. Я верхом гонял этот каток. Мужчины периодически переворачивали и отбирали солому. Когда вся солома была выбрана, оставались пшеница и полова. Их собирали в кучу. Когда начинался ветер, зерно подкидывали деревянными куреками[56]вверх. Шкорлупа и полова отлетали в сторону, а чистая пшеница падала на землю. После этого пшеницу пропускали через веялку с двойным ситом. Лишь потом получалась чистая пшеница, а отходы назывались последом. Их раздавали колхозникам на трудодни.

В 1930 году стали молотить молотилкой с одним одноцилиндровым мотором. Шар мотора грели докрасна паяльной лампой, потом запускали двигатель, соединенный с молотилкой широким прорезиненным ремнем, который назывался пасом. Сверху на молотилку – в барабан кидали пшеницу с соломой с мажар. Молотилка отделяла пшеницу от соломы и полвы. Солому собирали в скирды, а пшеницу в стог, а потом в мешки. Чистую пшеницу сдавали государству. Это теперь называлось «госпоставки», а также отдавали в МТС[57] – в оплату за использование тракторов и другой техники. Это называлось натуроплата.

Во время школьных каникул я три года подряд работал высевщиком на молотьбе, вел учет намолоченного зерна, выписывал квитанции на отправку зерна государству и МТС. В МТС мне выплачивали зарплату и выдавали премию. В один год я тянул лошадьми солому для скирдования. Ночью вся деревня спала на соломе во время молотьбы.

У новых поселенцев не было своей техники для молотьбы выращенных хлебов, и они брали ее у соседей. В деревне Джанатай у них были молотилка и локомотив. Они давали нам свою технику и научили, как на ней работать, налаживать при поломках. Если мотор работал на нефти и керосине, то локомотив работал на соломе. Пар крутил колесо-шкив, на который надевали ремень-пас, который соединял со шкивом молотилки, и таким образом он работал.

В начале 30-х годов вместо мотора и локомотива молотилку стал крутить трактор. Арман обустроили не в деревне, где был кран для воды и водопой – ашлавы[58] для скота, а за деревней около двух ставков – бассейнов, которые заполняли водой из пяти-шести родников с очень прохладной и вкусной водой. Эти ставочки, один из которых был бетонирован, были окружены кустарниками и большими деревьями: тополя, карагач, ясень, дуб. Из Суюн-Аджи до ставка было около километра. Дорога была хорошая, по обеим сторонам росли ясеневые деревья, а за деревьями были сиреневые кусты и клумбы для роз и других цветов. Между дорогой в бассейны и садом был небольшой лес-карагачник, который снабжал сельчан дровами, там же росло несколько деревьев рябины, дающей вкусные плоды. Все это осталось от немцев, которые умели создавать себе уют. Вокруг сада, прилегающего к лесочку, росли высокие тополя, по канаве текла вода из ставков.