Долгая дорога домой - [41]

Мне в глаза также бросилось, что на шее у Хулуса висит сразу три массивных медальона, явно выставленных напоказ и я понял, что правильно сделал, повесив аптечку и универсальный жетон на шею. Их с меня даже не пытались сорвать, иначе на шее и подбородке остались бы следы. Вспомнив про жетон, я положил на него руку и, незаметно для верзилы, включил его запись. Хулус, отлив, слегка размявшись достал меч и немного помахал им, после чего растолкал рабов, спавших неподалёку от меня и приказал им разжечь огонь. Трое пошли за дровами в ближний лесок, а четвёртый сгрёб палкой прогоревшие угли, бросил на них несколько пучков травы и стал раздувать. Через несколько минут костёр разгорелся и рабы установили над ним треногу с большим котлом, в который налили воды. Наконец проснулся его величество Нир и соизволил выбраться из своего дома на колёсах и сойти на грешную землю. Небожитель, ***дь.

Из фургона Хулуса тотчас выбралась молодая красотка, одетая в длинный хитон серо зелёного цвета и серебряным амулетом на шее, вежливо поклонилась, что-то негромко сказала и поднялась в домик. Похоже, что прибраться и приготовить этому уроду завтрак, так как над из круглой, керамической трубы вскоре повалил дым. Вода в котле вскипела и Хулус стал засыпать в него из мешочков какие-то сухофрукты, бросать травы и сушеные лепестки, отчего воздух наполнился очень приятным ароматом какого-то местного взвара. Из фургонов стали выбираться все остальные мужики. Рослые, все выше меня, крепкие и довольно молодые. Они были одеты куда как попроще помощника Нира, но лучше рабов и все коротко стрижены. Первым делом они подходили к хозяину, кланялись и приветствовали его, а тот сдержанно кивал им в ответ и коротким жестом велел отойти. Ясное дело, что они были его колонами, а если учесть, что у каждого на поясе висел короткий меч и на всех были надеты бригантины, то ещё и его личной гвардией, так что сочувствия от них ждать не следовало.

Рабы в отличие от них были кудлатыми и бородатыми, но одеты получше, чем я, причём гораздо. Они щеголяли в портках, длинных холщовых рубахах, поверх которых были надеты длинные жилеты из овчины, но при этом имели нательные рубахи и короткие постолы. Один я выглядел совершенно неприглядно и был закован в кандалы. Правда, только у одного раба на нее помимо медного ошейника висел ещё и бронзовый, красивый амулет в форме орла, распростёршего крылья и именно этот раб несколько раз ободряюще улыбнулся и кивнул мне. Вскоре Нир удалился в свою хибару, откуда сразу же послышалось громкое женское хихиканье, а Хулус малость посуровел лицом, но его пассия уже через пару минут выскочила и он снова подобрел и достал из своего фургона сначала раскладной столик, а потом съестные припасы и посуду. В каждую миску он положил по четвертинке хлеба, четвертинке головки сыра и снова две луковицы.

Рабы тем временем разливали взвар по литровым кружкам, а колоны, взяв миску, подходили к ним. Поглядев на это, я пружинисто и бодро поднялся на ноги, но не сдвинулся с места до тех пор, пока Хулус не усмехнулся и не махнул мне рукой. Для меня в это утро было сделано исключение. В мою миску кашевар положил половинку килограммового круглого хлеба, четвертинку сыра, большой ломоть варёного мяса и две луковицы, которые я сразу же вернул ему и вежливо поклонился в порядке благодарности. Надсмотрщик только криво усмехнулся. Взяв из рук раба с амулетом кружку, я сказал:

— Благодарю, приятель.

Тот удивился:

— Похоже, парень, что ты сказал Ортану спасибо?

У меня хорошо развиты способности к языкам и я, выделив в его словах самое существенное, с дружеской улыбкой ответил, легонько стукая себя кружкой по груди:

— Я, Валент, сказал Ортану спасибо, приятель.

Раб заулыбался, а я отошел к своему тюфяку и, видя, что никто не спешит, сначала принялся изучать взвар. На вкус он был кисловато-сладким и не показался мне ядовитым. Выпив три глотка, я принялся жевать в сухомятку хлеб, мясо и сыр. Съев немного, я выждал десять минут и сделал анализ крови. Аптечка выдала своё обнадёживающее резюме — «Здоров. Причин волноваться нет». Облегчённо вздохнув, я быстро прикончил завтрак и выхлестал взвар, в котором все сухофрукты превратились в тонкую взвесь. После этого я ополоснул кружку и миску водой и отнёс их Хулусу чистыми, чем снова немало удивил его. Ткнув меня пальцем в грудь, он спросил:

— Так ты всё-таки говоришь по-кеофийски, раб, или нет?

Догадавшись, о чём меня спрашивают, я ответил по-кеофийски:

— Нет.

Пристально посмотрев мне в глаза, Хулус проворчал:

— Ступай, раб.

Вернувшись на своё место, я скатал холщёвый тюфяк, сел на него и принялся обматывать кандалы на ногах сухой травой. Там, куда меня занесла река, уже наступила весна и сквозь сухую траву пробивалась зелень. Не знаю почему, я ведь тогда ещё ни хрена не понимал, о чём говорили Нир и Хулус, но мне показалось, что меня заставят идти пешком, а железные кандалы быстро разобьют мне ноги в кровь. Надсмотрщик Нира это приметил. После завтрака в каждый фургон впрягли по две пары здоровенных, неторопливых коняг. Тут я сделаю пояснение. Кони Редии довольно похожи на коней Земли, но крупнее и имеют рост в холке больше двух метров. Пока их запрягали, я аккуратно обмотал сухой травой кольца кандалов и был готов к пешему путешествию, но тут ко мне подошел Хулус и два колона. Держа в руках чёрную верёвку, сплетённую из конского волоса, он спросил: