У меня опустилась челюсть: мне показалось, что он собирается на нас напасть. Если бы захотел, он мог бы в три взмаха разнести автомобиль на кусочки. Однако лицо его выражало радостное возбуждение. Выкриками он старался привлечь наше внимание.
Запыхавшись, он наклонился к окошку и выпалил:
– Я вспомнил, вспомнил!
Я озадаченно смотрел на него. Он сиял, как ребенок, который сделал что-то очень хорошее для своих родителей и ждал похвалы.
– Что вспомнили? – растерянно спросил я.
Он закивал головой:
– Вспомнил, в кого стрелял в то утро. Это был поэт по имени Пирс.
Я отпрянул от окошка. Мы с Бернадеттой застыли на месте. Постепенно его оживление исчезло. Он начал понимать, что старался напрасно, отнесясь к моему вопросу самым серьезным образом. Это имя ровным счетом ничего для него не значило, а он всю ночь ломал голову, пытаясь его вспомнить. И после стольких усилий, наконец, сейчас он вспомнил, еле догнал нас – и что же получил в ответ? Ни слова, ледяное молчание.
Плечи его опустились и, повернувшись, он направился обратно. Вскоре послышались размеренные удары топора.
Бернадетта молча смотрела прямо перед собой через ветровое стекло. Она была бледна, губы крепко сжаты. Передо мной предстал образ неуклюжего уэльского парня, вскидывающего винтовку, прищурившегося… Гремит тот, далекий выстрел – и пуля, посланная простым солдатом из казарм Айлендбриджа, устремляется к цели…
– Чудовище, – наконец проговорила Бернадетта.
Я глянул в сторону дома. Топор мерно поднимался и опускался, и держал его в руках человек, который когда-то положил начало войне выстрелом из винтовки. А война освободила целый народ.
– Нет, девочка, – сказал я, – вовсе нет. Он не чудовище. Просто он солдат, исполнявший свой долг.
Я включил зажигание и выехал на дорогу, ведущую к Бержераку.
