Долбящий клавиши - [17]

За год до этого карнавал для меня тоже стал неудачным. Из картона и гофрированной бумаги отец соорудил мне костюм, в котором я должен был представлять собой лох-несское чудовище. Лично мне казалось, что я не очень на него похож. Когда я прибыл в школу, все спрашивали меня, что это за костюм. «Чудовище Лох-Несс!» – прокричал я сквозь клюв. Потом я понял, что не могу танцевать. Тогда я попытался присесть и осознал, что этого тоже не смогу сделать. О еде и питье не могло быть и речи. Когда я вернулся домой, то поставил костюм в угол, за дверь. Каждое утро отец страшно пугался, когда хотел пойти в ванную, ведь ему казалось, что там уже кто-то есть.

В юности отец собрал некоторое количество антиквариата, таким образом, в нашей квартире была исключительно красивая мебель, а также чуть менее ценные предметы, которые мы находили в контейнерах. Нам не разрешали их трогать, а с посудой мы должны были обращаться очень бережно. Но однажды я уронил сахарницу, и она разлетелась на куски. Отец не стал на меня ругаться, и мы вместе склеили ее. Сегодня он все еще пользуется ею. Мой отец – очень экономный человек. Возможно, причина этого в том, что он вырос во время войны. Нам не разрешалось выбрасывать продукты. И это абсолютно разумно, но мы делали покупки только один-два раза в неделю, поэтому очень часто хлеб успевал зачерстветь. Нам разрешалось начать батон свежего хлеба только тогда, когда будет съеден старый хлеб, но к этому времени свежий хлеб чаще всего тоже уже становился черствым. Мы могли намазать на него тончайший слой сливочного масла или мармелада или положить очень тонкий кусочек колбасы. Я никогда не думал, что колбасу можно резать так тонко, но у моего отца был очень острый нож. Его лезвие из-за постоянного затачивания стало настолько тонким, что однажды оно обломилось. Тогда отец просто заточил оставшуюся часть. Он и сейчас пользуется этим ножом. У меня вошло в привычку класть на хлеб очень толстый кусок колбасы, когда никто не видит. А еще я предпочитаю положить на хлеб ливерную колбасу, а на нее – приличный ломтик кровяной колбасы. Вот к такому неожиданному результату привело воспитание.

Тогда на ужин был суп. Осенью это был суп из бузины, причем, чтобы отделить ее от веток, требовалось много часов кропотливого труда. Вероятно, ее ветки ядовиты. Но, должно быть, сами ягоды очень полезны для здоровья. В то время я довольно часто болел. С небольшим количеством сахара этот суп был очень хорош. А еще был суп из хлеба. В него клали все остатки хлеба последних недель и с добавлением фенхеля варили тягучую кашу, которую потом просеивали через сито. Затем добавляли изюм и подавали вместе с кляксой масла и небольшим количеством сахара. Визуально это напоминало детский понос. На вкус это было не так уж плохо, но зачастую много, и только после того, как мы съедали наши порции супа, можно было есть что-то еще. Большой кастрюли супа хватало на несколько дней.

Несмотря на это, я ужинал дома с удовольствием, хотя у нас был обычай обсуждать за ужином важные темы, ведь тогда вся семья собиралась вместе. Если я объедался, то это становилось большой неприятностью. Моя мама всегда спрашивала меня: «О чем ты думал?» Вопрос, на который я никогда не мог ответить. Если я делал что-то запрещенное, я совершенно не задумывался. Ведь если бы я задумывался, то все было совсем по-другому. Отец ничего не говорил. Я с большим уважением отношусь к своему отцу и впоследствии понял, что он не такой уж строгий. Для воспитательных мероприятий хватало лишь его присутствия. Самыми серьезными наказаниями, которым нас когда-либо подвергали, были комнатный арест и лишение игрушечных индейцев, которых у нас забирали на несколько дней. Когда после наказания ситуация себя исчерпывала, я всегда отправлялся в кровать со спокойной душой. Хорошо, когда можешь не брать с собой неприятности в следующий день. Я очень любил своих родителей, всегда чувствовал защиту и ответственность с их стороны. Благодаря этому мое детство было таким беззаботным: меня не мучили проблемы или же я недолго носил их в себе.

Однако в школе моя жизнь становилась сложнее. Наряду с другими вещами это могло быть связано с тем, что родители иногда что-то воспринимали совсем не так, как я или мои одноклассники. Например, отправляли меня в школу с первого по седьмой класс с одним и тем же старым школьным ранцем. Из-за этого я выглядел как умственно отсталый. Помимо этого, в ранец влезали не все книги, а ремень был вырван, потому что портфель был слишком тяжелым. В школе у меня был только один друг, который приехал со своей семьей из Чили.

После переворота в стране они вынуждены были бежать. Руководство ГДР и правительство Сальвадора Альенде связывали дружеские отношения, и многих политических беженцев приняли в Восточной Германии. Мальчика из Чили посадили рядом со мной, чтобы я ему все объяснял. Я с энтузиазмом помогал ему, а после школы много с ним играл. Как иностранец он имел право ездить на Запад, но по непонятным причинам его это не интересовало. Он всегда говорил мне, что им очень хорошо здесь, в ГДР. В Чили его отец был арестован и подвергался пыткам. Это подтверждало мое хорошее мнение о ГДР.