Доктора флота - [36]

— Алеша! Вы не меня ищете?

— Вас, — сказал он, подходя ближе и протягивая руку. — Вот как случай в третий раз сталкивает нас.

— Да, — рассеянно ответила она, глядя на него своими большими глазами и думая совсем о другом. — Папа всегда считал меня бесшабашной, а я оказалась трусихой. Все вокруг говорят, что немцы рядом. Стою и трясусь. — Лина тронула его за рукав. — Хорошо, что вы пришли, Алеша. Сразу стало спокойнее. — И, пододвинувшись ближе, снизив голос до шепота, наклонилась почти к самому уху, спросила: — Это правда, что они так близко?

— Точно не знаю, — так же шепотом ответил Алексей, заметив, что женщины вокруг стали прислушиваться. — Но думаю, что недалеко.

— Что же с нами будет?

Очередь медленно подвигалась к полевой кухне. Несмотря на поздний час, никто не уходил спать. Стоял конец августа. Этакое ласковое равновесие лета и осени. Днем солнце светило не так ярко, от встречного света не нужно было жмурить глаза. Земля, камни, бревна были теплы. Но вода в озере остыла. А ночи стояли безросные, прохладные и пахли горько, полынно. В такие ночи только гулять, обнявшись, с ней, например… Лина Алексею нравилась — ее голос, глаза, волосы, даже как стояла, рядом, зябко кутаясь в платок, как молчала. Ее лицо было сосредоточенным, задумчивым.

— Знаете, Алеша, я ведь в сущности очень одинока. Кроме папы и брата, у меня никого нет, — неожиданно проговорила она.

— А школьные друзья, подруги?

Лина не ответила. Часто она сама не могла понять себя. Общество подруг в школе раздражало ее, их разговоры казались ей мелкими, глупыми, на вечерах она скучала, быстро уходила, ни с кем не простившись. Зато мальчишки часто занимали ее воображение. Она мгновенно увлекалась, переставала делать уроки, по ночам сочиняла длинные письма в стихах, но никогда не посылала, делала много ошибок в контрольных, повергая учителей в смятение. Потом этот пожар души быстро затухал, она смеялась над своими увлечениями, недавние герои казались ей теперь глупцами, неуклюжими увальнями. Проходило время — и все повторялось снова. Она вспомнила, как в десятом классе ее поразил один парень. Это произошло в университетской библиотеке на каком-то диспуте. Встал долговязый, в очках, и крикнул:

— Кто читал «Жана Кристофа»?

— Я читала, — откликнулась она.

Парень подошел к ней и при всех поцеловал в губы.

— Отныне и навсегда мы с тобой духовные брат и сестра!

Она удивилась тогда, как сильно у нее застучало сердце. Бегала несколько раз на другие диспуты, чтобы вновь увидеть того парня, но он исчез. Больше она его не встречала. Мальчикам нравилась ее необычность, загадочность. Никто никогда не мог сказать, о чем она думает, что скажет. В классе за партой она всегда сидела одна. Ее считали гордячкой и называли Одинцовой. Характером она пошла в мать, натуру пылкую, неорганизованную, необязательную, всю жизнь поражавшую отца алогичностью своих поступков. Два года назад, на пороге сорокалетия, мама безумно влюбилась в режиссера, без колебаний бросила отца, ее с братом и укатила со своим Юрой в Сибирь. Лина тоже совершала странные поступки. Весной в середине апреля она откладывала все самые неотложные дела — могла пропустить контрольную в школе, обещанное свидание, день рождения брата — и отправлялась за подснежниками. Она садилась на поезд у Финляндского вокзала и ехала до самой маленькой станции-платформы Сосновая. На полях еще лежали не успевшие растаять остатки снега. Но вдоль набухшей влагой скользкой дороги едва заметными пунктирами прорезалась первая зелень. Когда скрывались дома поселка, она сворачивала в лес и медленно шла по мокрой, покрытой прошлогодней травой земле. Ветер с залива приносил сырые запахи моря, еще холодных полей, лежалых листьев. Внезапно сердце ее начинало быстрее биться. Она замечала, как под ивовым кустом мелькнул первый подснежник. Еще несколько шагов — и вот уже второй, третий, четвертый. Они чудились ей живыми существами, зорко наблюдавшими за ней. «Кто ты, девушка? Зачем пришла к нам в гости?» Подснежников становилось все больше. Они собрались кучкой на прогретой солнцем маленькой полянке, забелели по всему редкому леску, побежали дальше, в лощину, с которой еще не сошла талая вода. Она рвала их осторожно, наклоняясь низко, почти до самой земли, вдыхая нежный, ни на что не похожий аромат, и счастливо улыбалась. Открывая ей дверь, Генка говорил:

— Ненормальная, опять школу пропустила и одна по лесу шастала. Смотри, скажу отцу.

Она даже не удостаивала его ответом. Аккуратно ставила цветы в низенькие вазочки и разносила по комнатам. Теперь и дома чувствовалось, что наступила весна. А какая весна без подснежников?

Очередь уже подошла к кухне. Пока Лина торопливо ела свой гуляш с пшенной кашей, Алексей курил, настороженно прислушивался к канонаде. Временами ему казалось, что он слышит даже тонкое стрекотание пулеметов.

— Папин институт скоро эвакуируется, — сказала Лина, пряча алюминиевую миску и ложку в сумку. — Без меня отец, конечно, не уедет, а я не знаю, как долго мы здесь пробудем.

— Завтра вас отправят обратно. Я слышал, как ваш командир договаривался по телефону об эшелоне.