Доктор Живаго. Размышления о прочитанном - [18]
Да, эта война — противостояние во имя человечности, но не "цивилизованное", рационалистическое, в правильном строю с развернутыми знаменами. Но, наверное, только такое — иррациональное, исполненное презрения к смерти, исполненное жертвенности противостояние, которое способно вселить ужас в самую душу террора, и может, наконец, разорвать колдовской круг насилия: "Война — особое звено в цепи революционных десятилетий. Кончилось действие причин, прямо лежавших в основе переворота".
В сущности вся событийная линия романа укладывается в смысловую дистанцию, ограниченную двумя пунктами: "Рядом с ним поднялся неизгладимо огромный образ России, на глазах всего мира вдруг запылавшей свечой искупления за все бездолье и невзгоды человечества" и вот этим: "Кончилось действие причин…"
Да, этот роман — роман о торжестве Воскресения. Но воскресение невозможно без искупительной жертвы. И этим, провидимым с победой в войне, воскресением заканчивается не только "действие причин, прямо лежавших в основе переворота", но и целый цикл мировой истории. Крестные муки Христа открывают его, искупительная жертва России — завершает. Эта жертва рвет, наконец, извечную цепь насилия: истребление первохристиан, татарское нашествие, опричнина, диктатура Кромвеля, чума петровских начинаний, робеспьерианский террор, коллективизация, тридцать седьмой год, гитлеровский холокост… — там, за чертой спасения, ничего этого уже не может быть.
И залогом, нерушимым залогом всей этой невозможности предстают оставленные доктором Живаго стихи.
В них-то и раскрывается подлинное назначение героя. Ведь именно благодаря им, прямой преемник первых интеллигентов нового мира, евангелистов, он предстает как связующее звено между этой действительностью, где оставленному ими завету еще приходится отстаивать себя в жертвенном противостоянии террорам всех цветов и мастей, и той, новой, что грядет с неминуемой победой в этом противостоянии. В конечном счете именно в этих стихах Юрий Андреевич Живаго предстает как символ вечного сквозящего в цепи времен и городов охранительного начала, благодаря которому, несмотря ни на что, даже в истребительном кошмаре "колошмятины и человекоубины" человек все же остается человеком. Благодаря которому, несмотря ни на что, все же остается надежда и вера в его окончательное спасение.
И наконец.
Мы говорили о том, что доктор Живаго — трагически несостоявшийся поэт. Мы приводили какие-то доводы. Но любой, прочитавший его стихи легко оспорит нас: назвать несостоявшимся поэтом человека, создавшего стихи, долженствующие войти в золотой фонд русской поэзии, — значит ровно ничего не понимать в трактуемом предмете! И все же мы возьмем на себя смелость утверждать, что этот довод так же далек от истины, как, вероятно, и наши собственные рассуждения.
Да, это действительно поразительный факт. Герой романа — незаурядная личность. Талантливый врач, он легко мог бы стать "светилой" медицинского небосклона; поэт, более того, говоря словами Блока, "видевший Бога" поэт, он мог бы стать властителем дум не одного поколения, — доктор же проживает скучную неприметную жизнь ничем не выделяющегося человека. Так что же это, жизненная неудача? Или, может быть, это тоже следствие революционных потрясений, и его судьба — одна из бесчисленных жертв все той же революции?
Но нет, ни то и ни другое: здесь мы сталкиваемся с непреступаемой позицией, с элементом нравственного кредо романиста. "Быть знаменитым — некрасиво", и это прямой пережиток языческого Рима, всем строем своего повествования утверждает Пастернак, оценивать пройденный человеком жизненный путь внешними критериями успеха.
Впрочем, если уж быть строгим, то нужно сказать, что такая оценка имеет два источника, лишь одним из которых выступает непреодоленное язычество, вторым — непреодоленное холопство (говоря же более академическим языком, — мелкобуржуазность). О последнем не будем, но если уж речь зашла о рядоположении язычеству холопства, необходимо заметить, что в первом все же есть немало и положительного. Ведь в обнаженной логической форме его существо сводится к императиву: "Поступай так, чтобы заслужить уважение и признание окружающих".
И сегодня этот императив мог бы показаться вполне достойным того, чтобы руководствоваться им. Мог бы, если бы еще девятнадцать столетий тому назад на смену ему не пришел бы другой: "В начале было Слово!".
В начале было Слово и здесь, "в священной раме единственности".
Отрицание языческого принципа новозаветными откровениями объясняется очень просто. Ведь если внешними критериями успеха, внешними формами общественного признания оценивать жизненный путь человека, то и целью его жизни может стать (и часто становится на деле) признанная большинством все та же внешняя форма успеха. И чем более кричащей становится она, тем более достойным кажется пройденный человеком путь. Тем более желанной как цель она кажется и идущим во след счастливому герою. Бронза монументов, бесчисленные ряды орденских планок, имена на карте… а между тем во имя этой же формы признания когда-то был сожжен храм Артемиды Эфесской. Правда, храм — можно возразить — это от бесталанности. Но ведь талант зачастую оборачивается еще более страшным: убийство Моцарта совершено пусть и от далекого подлинной гениальности, но все же от таланта, бесчинства "бесов" — тоже, и все это в конечном счете во имя одной и той же — языческой — цели.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ключевая функция семьи не детопроизводство, но обеспечение бесконфликтной преемственности культурного наследия, основной ее инструмент – коммуникации полов и поколений.Европейская семья дышит на ладан. Не образующая род, – а именно такова она сегодня – нежизнеспособна. Но было бы ошибкой видеть основную причину в культе женщины и инфекции веры в полную заменимость мужчины. Дело не в культе, но в культуре.Чем лучше человек и его технология, гендерная роль и соответствующий сегмент общей культуры приспособлены друг к другу, тем лучше для всех.
Бернард Шоу в своем «Пигмалионе» сформулировал мысль о том, что овладение подлинной культурой речи способно полностью преобразовать человека, пересоздать его бессмертную душу. Философский анализ показывает, что не только цеховая гордость выдающегося филолога движет сюжет этой парадоксальной пьесы. Существуют вполне объективные основания для таких утверждений. Речевое общение и творчество, слово и нравственность, влияние особенностей взаимопонимания на формирование человека и определение исторических судеб целых народов составляют предмет философского исследования «Слово о слове».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Последняя тайна ирригационных каналов и египетских пирамид, вавилонских зиккуратов и каменных обсерваторий… в чем она? В самом ли деле объективные потребности развития общественного хозяйства сообщают первичный импульс мелиорации земель? Общепринятые ли мифологемы объясняют строительство культовых сооружений?Все ли ясно в механизмах рождения народов, в становлении цивилизаций?Именно эти вопросы лежат в центре работы, посвященной не только самому началу человеческой истории, но и сегодняшним процессам глобализации.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.