Доктор Серван - [8]

Ивариус действительно был одним из счастливейших людей в мире: он целых пятнадцать лет мечтал участвовать в делах своего господина. Благодаря усиленным занятиям наукой он, человек, которому в ином случае суждено было навсегда остаться глупым мужиком или обыкновенным лакеем, стал наряду с доктором Серваном лучшим врачом города С. Ни богатство, какими бы трудами оно ни было заслужено, ни любовь, какие бы глубокие корни она ни пустила в сердце, не могут доставить человеку такого самодовольства и благополучия, как знание, и в особенности то, которое может быть полезно ближнему.

Самая незначительная причина может разорить человека, малейший каприз убивает любовь, но то, что добыто учением, способна уничтожить только смерть или безумие — по сути своей, смерть нравственная. Уверенность Ивариуса в том, что каждое утро при пробуждении он найдет свое сокровище, собранное им за двадцать лет, в целости и сохранности, возносила его до небес и делала его самым счастливым человеком на свете. Когда доктор ушел, то этот добряк надел свое лучшее платье и отправился выполнять возложенное на него поручение.

Дождь наконец прекратился, густые свинцовые облака, подгоняемые восточным ветром, застилали небо, и еле пробивавшийся через них солнечный луч тщетно старался высушить мостовую. Тем временем доктор Серван подошел к дому, в котором побывал накануне. Он миновал двор и вновь очутился в той же зловещей комнате. Его глазам представилась та же картина, что и накануне; только лампа погасла, и в комнату теперь проникал слабый утренний свет. Ребенок уже проснулся и, стоя со сложенными за спиной ручонками, он со страхом и удивлением смотрел на постель, на покойницу и на свою бабушку. В глазах его блестели слезы. Мальчик никак не мог понять причину неподвижности этих двух существ, одно из которых было мертвым, а другое живым. Когда он услышал шаги доктора, то бросился к нему и горько заплакал, не в силах произнести ни слова.

— Иди, поиграй, дитя мое, — сказал ему доктор Серван и, обняв мальчика, указал ему на двор.

Бедная женщина погрузилась в такую печаль, что, казалось, не замечала ничего вокруг себя. Доктор не осмелился вывести ее из этого забвения, в котором, быть может, уснули воспоминания несчастной матери. В это время какой-то человек, проходивший по коридору, из любопытства остановился напротив этой страшной комнаты.

— Друг мой, — спросил его доктор, — не знаете ли вы, где живет хозяйка этого дома?

— На нижнем этаже. А что случилось с Жанной? — в свою очередь справился этот человек.

— Ее последняя дочь умерла.

— Бедная женщина!

— Вы ее знаете?

— Да, милостивый государь, я каждый день прохожу здесь, когда иду на работу. Время от времени я приношу ей кое-какие гостинцы, но у меня жена и дети, и вы понимаете, мы сами не богаты и потому не можем во всем помогать ей.

И на глазах у этого сердобольного человека выступили слезы.

— Если когда-нибудь вы, ваша жена или дети захвораете, обратитесь к господину Сервану, — сказал доктор, — это я сам. Я возьму вас на свое попечение, ведь вы этого заслуживаете.

И доктор протянул руку своему новому знакомому.

— Могу ли я быть чем-нибудь полезен доктору Сервану? — спросил этот человек.

— Нет, друг мой, — ответил доктор, — идите на работу, и да не оставит вас Господь.

Прохожий удалился, бросив последний взгляд, полный грусти и сострадания, на страдалицу Жанну. А доктор направился к хозяйке дома.

IV

Едва Серван позвонил, как раздался собачий лай, указывавший на присутствие в доме скверной моськи — неизменного спутника озлобленных старых дев. Вслед за этим дверь отворилась, и доктор Серван увидел лицо пожилой женщины, на котором читалось единственное желание: чтобы тот, кто пришел в такую пору и нарушил ее покой, поскорее удалился. Не приглашая посетителя войти, хозяйка спросила его, что ему угодно, но, казалось, хотела сказать совсем другое, что-нибудь вроде: «Я вам ничего не должна и вовсе вас не знаю, почему же вы беспокоите меня в такой час?» Доктор тотчас понял, с какой черствой душой ему придется иметь дело.

— Я хочу видеть хозяйку дома, — заявил он.

— Я и есть хозяйка.

— Мне нужно с вами поговорить.

— Сейчас?

— Да, сейчас.

— Войдите, — сказала женщина и пригласила господина Сервана в гостиную.

Хозяйка на некоторое время удалилась, чтобы, как она объяснила, «одеться подобающим образом». Действительно, женщина отворила дверь в капоте и ночном чепчике, но когда она поняла, что речь пойдет о довольно важном деле, раз ее посетили в такой час, то не захотела оставаться при мужчине в таком «наряде», несмотря на свои шестьдесят лет.

Доктор остался один, потому как и собака, которая поначалу облаяла незнакомца, обнюхав его, ворча последовала за своей хозяйкой. По святилищу можно судить и о самом божестве. Все вокруг блестело той чистотой, которая в жилище у бедных людей говорит о порядке и бережливости, а у богатых — о глупости и эгоизме. Мебель была ореховая. Когда мы говорим «мебель», то подразумеваем под этим словом находившийся в комнате круглый стол, нечто вроде сундука и четыре стула. Только ход часов с кукушкой однообразным стуком нарушал печальное молчание этой комнаты. Ни из одного замка не торчал ключ, но все они наверняка были заперты на два оборота. Две французские гравюры, заключенные в рамки из черного дерева, служили единственным украшением гостиной. Огромный камин с разверстой черной пастью, по всей видимости, не топили накануне, хотя погода стояла такая, что не лишним было бы позаботиться и о тепле. Под столом, однако, находилась жаровня — хозяйка явно нуждалась в том, чтобы ее пищеварительный процесс не прерывался. На камине стояла лампа и два подсвечника без свечей, а рядом с ним висели щипцы для углей с украшениями, некогда позолоченными.