Доктор Проктор и его машина времени - [5]
— Жутики, — сказала Лисе.
— И кошмарики, — сказал Булле, зажег карманный фонарик и осторожно вошел.
Лисе оглянулась. Даже старое доброе грушевое дерево показалось ей сейчас ведьмой, протянувшей к луне длинные скрюченные пальцы. Лисе поежилась и поспешила войти в подвал следом за Булле.
Но его уже не было видно, внизу господствовала всепоглощающая темнота.
— Булле, — прошептала Лисе.
Она знала, что, если в темноте заговорить громко, от звука голоса станет только страшнее.
— Я здесь, — прошептал Булле.
Лисе пошла на голос и увидела конус света от фонарика, падающий на что-то на стене.
— Ты нашел мыло времени? — спросила она.
— Нет, — ответил Булле. — Но я нашел самого большого паука северо-восточного полушария. У него семь ног, причем ног давно не бритых. А пасть такая большая, что можно даже губы рассмотреть. Взгляни на зверя!
На стене подвала Лисе разглядела совершенно обыкновенного и даже не особенно крупного паучка.
— Семиногий перувианский паук-упырь, страшно редкий вид! — прошептал Булле в полном восторге. — Он высасывает мозг у насекомых, тем и питается.
— Какой мозг? — сказала Лисе и посмотрела на Булле. — Я думала, что у насекомых нет мозга.
— Вот поэтому-то семиногий перувианский паук-упырь так редко встречается, — прошептал Булле. — Попробуй-ка найди насекомых с мозгом.
— Откуда ты все это знаешь? — спросила Лисе.
— Это написано…
— Не надо, — перебила она его. — В книге под названием «Животные, которых, на твой взгляд, лучше бы не было».
— Именно, — сказал Булле. — Если ты поищешь мыло времени и прищепки, я пока попробую поймать этот редкостный экземпляр паука. Договорились?
— Но у нас всего один фонарик.
— Ну так включи верхний свет.
— Верхний свет… — Лисе удивленно заморгала. — Что же мы сразу его не включили?
— Потому что тогда было бы не так страшно, — и Булле посветил фонариком на выключатель у двери.
Лисе повернула его, и в подвале изобретателя доктора Проктора вспыхнул яркий белый свет.
Он озарил котлы, автоклавы, ведра и полки, заставленные банками с самыми разными порошками и химикалиями, железные и стеклянные трубки и пробирки. На стене почему-то висело старое ружье с хоккейной шайбой на прикладе. Рядом с ружьем красовалась фотография, которую Лисе очень любила. Молодой доктор Проктор на своем мотоцикле во Франции. В коляске сидела она — красавица Жюльет Маргарин с длинными рыжеватыми волосами, его тогдашняя возлюбленная и вечная любовь. Они улыбались так счастливо, что у Лисе всегда щемило сердце при виде этого снимка. В первой открытке, которую доктор Проктор прислал им, говорилось, что он напал на ее след. Ту открытку он отправил из Парижа в июне. Интересно, как обстоят дела сейчас?
Взгляд Лисе продолжал блуждать по подвалу и остановился на почти пустой банке с землянично-красным порошком на дне. Но ее внимание привлек не красный цвет порошка, а этикетка.
Этикетка гласила:
Лисе сняла с полки банку и подошла к большому каталожному шкафу, железному и порядком проржавевшему. Открыла ящик с биркой «Незапатентованные изобретения», пробежала глазами все папки, дошла до буквы «Ф» и обнаружила там пожелтевшую папку с надписью «Французские носы-прищепки».
Она открыла папку, встряхнула ее, и оттуда выпали два синих, на первый взгляд совершенно обычных носа-прищепки. Инструкции не было.
Лисе сунула находку в карман куртки и крикнула:
— Нашла. Уходим!
Обернувшись, она увидела, что Булле стоит на скамейке, засунув руку в другую банку.
— Что ты делаешь?
— Хочу прихватить немного порошка ветронавтов, конечно.
— Булле! Это вещество опасно для жизни и к тому же запрещено законом!
— Ну так подай на меня в суд, — посоветовал Булле. — Кроме того, небольшое выделение кишечных газов полезно для здоровья.
— Небольшое? В прошлый раз ты проглотил всего одну столовую ложку этого порошка — и улетел в космос!
— Пожалуйста, оставь преувеличения мне. — Булле зачерпнул пригоршню светло-зеленого порошка ветронавтов, пересыпал ее в маленький пластиковый пакет, закрыл и сунул в карман. — Я взлетел всего на пятьдесят метров, а это совсем немного, если сравнивать с… мм… например, с Эйфелевой башней. Ты девочка и потому предвзято относишься к пуканью. Вам бы только шипеть.
Булле пустил ветры средней громкости.
— Слышала? — сказал он. — Теперь твой черед.
— Фи, — сказала Лисе. — Я так делаю, только если не могу сдержаться.
— Дорогая фрёкен Тихоня, — сказал Булле, пригладил вихор и спрыгнул со скамейки. — Спорю на тонну тянучек, что ты никогда не издашь звука, который способно услышать человеческое ухо. Оставь громкие звуки нам, мальчикам.
— Поживем — увидим, — сказала Лисе.
— Ты хотела сказать, поживем — услышим, — уточнил Булле и приложил ладонь к уху. — Я слышу… тишину!
Они выключили свет, заперли дверь, положили ключ под коврик, пробрались через сад, остановились под грушей и посмотрели на луну.
— Итак, мы летим в Париж, — сказала Лисе. — Одни.
— Одни, но вместе, — поправил ее Булле. — И это совсем недалеко.
— Дальше, чем до Сарпсборга, — сказала Лисе.
— Подумаешь, — хмыкнул Булле.
— Я должна отпроситься у мамы и папы, — сказала Лисе.
— Забудь об этом, — сказал Булле. — Тебя не пустят. Скажут, что надо обратиться в полицию в Париже. А мы-то знаем, что из этого получится.
