Доктор Постников - [3]

Неожиданно Петр услышал взволнованно-нетерпеливый голос отца, звавшего его. Он вернулся и поднялся в рабочую комнату родителя.

– Звал тятенька? – кланяясь в пояс, спросил он. – Да, – ответил Василий Тимофеевич и рукой подозвал сына. – Ты, Петя, уже, наверное, знаешь, что у Марфы Антуфьевны, твоей матушки, начались роды?

– Да, Глашка мне сказала.

– Тут такое дело, Петруша…Ты ведь, знаком с Украинцевым Емельян Игнатичем, не так ли?

– Да, я видел его несколько раз в Посольском приказе.

– Меньше чем через час я с Емельян Игнатичем неотложно должен выехать в Левобережную Украину – по государственным делам….А тут, вишь, такое… – Василий Тимофеевич нервно сцепил пальцы рук и закусил нижнюю губу, отчего его широкая и ровная борода лопатой слегка поднялась кверху. Несколько мгновений он о чем-то судорожно думал.

– Вот что, Петя, беги сейчас перво-наперво в Посольский приказ, разыщи Емельян Игнатича – кланяйся ему обязательно три раза в ноги! Скажешь: так, мол, и так, Емельян Игнатич, мамка, мол, рожает, батюшка никак не может ее оставить.… Как только все разрешится, скажи, я догоню его в дороге. Запомнил?

– Да, тятенька.

– Ну, беги с Богом! – И Василий Тимофеевич осенил крестным знаменем уходящего сына.

Петр спешно выскочил из ворот усадьбы на Евпловку и направился в сторону Лубянки. Солнце только взошло, и его косые лучи едва осветили купола ближайших церквей. Улица к этому времени уже наполнилась народом и повозками торговых людей, которые спешили на торг в Китай-город. Благовест, раздававшийся со всех домовых и городских колоколен, призывали верующих к заутрене.

Чтобы скорее исполнить поручение отца и не опоздать в школу, Петр решил пробежаться. Подхватив правой рукой полы своей суконной ферязи, а левой придерживая сумку, висевшую через плечо, он, со всей своей юношеской прыти, радуясь наступившей весне и ласковому солнышку, побежал, обгоняя повозки и пеший люд.

Он знал, что на Лубянской площади при въезде в Никольские и Ильинские ворота Китай-города, всегда была толчея. Приезжие купцы, торговцы с повозками и лоточники спешили быстрее пройти таможенных дозорщиков и въехать в Посад, чтобы первыми начать торговлю и ухватить утренний куш. Поэтому, чтобы не задерживаться в заторах, Петр предполагал по Евпловке добежать до площади Варварских ворот, а от них по улице выйти к Спасским воротам Кремля, за которыми и располагался справа от колокольни Ивана Великого Посольский приказ. Он бежал, перепрыгивая через лужи, и старался не наступать на скользкие ледышки и оттаявшую землю.

Вдруг в его голове мелькнула озорная мысль: «А что если представить, что дорога – это шахматная доска, а повозки и люди на ней – фигуры».

Первый ход – пешкой. Петр собрался и… прыгнул. Хлоп – и вот твердый островок, не тронутый солнцем. «Есть!» – Петр от радости подпрыгнул и вскинул руки вверх, отчего полы его длинной ферязи упали в снежную кашу. Стряхнув с них налипшую грязь, он уже продумывал следующий ход. Судя по расположению ледяных островков на дороге, это должен быть ход конем. Юноша подобрал полы еще выше, глубоко вдохнул, присел, сжался в пружину и, оттолкнувшись от широкой льдинки, снова прыгнул.

«Прыг-скок, скок и в бок, раз, два! – сосчитал он, опускаясь опять на твердый участок. – «Отлично!» – похвалил он сам себя. Теперь Петр вознамерился пустить вход ферзя: – О, эта фигура в игре самая сильная! – Измерив приблизительно расстояние до следующего твердого островка, юноша подумал: – «Далеко. Не меньше двух саженей, – но решил: – Справлюсь!».

Он подобрал почти до подмышек свою ферязь и, плотно прижав локтями к животу сумку, разбежался и прыгнул…

Но провидению было угодно остановить прыткого юнца. Только он успел оттолкнуться от земли, как в следующее мгновение в слепящих лучах апрельского солнца заметил, как из соседнего проулка, прикрытого высоким дубовым тыном, вывернула на полном ходу одноколка, запряженная гнедым скакуном. Люди, оказавшиеся рядом, боясь быть раздавленными разгоряченной лошадью, шарахались от нее в стороны и прижимались к забору. Расстояние между Петром и скакуном быстро сокращалось. Столкновение было неминуемо. Но возница, заметив бегущего навстречу юношу, с силой натянул поводья и в последний момент поставил коня на дыбы. Конь как скала застыл в воздухе и в следующий миг неистово заржал, зафыркал и задрыгал передними копытами. Казалось, что вот-вот огромное животное опустит их на его голову. Но тут ноги Петра, едва коснувшись подтаявшей земли, заскользили, он потерял равновесие, ударился лбом о клещи хомута, упал на спину и закатился под коня. Из его глаз брызнули искры, солнце потускнело, небо перевернулось, и он, теряя сознание, провалился в бездну.

Сколько он находился в этом состоянии, Петр не помнил. Лиц тех, кто оказывал ему помощь, не видел. Он даже не знал, кто его привез домой и кто уложил в постель, но язык, на котором разговаривали рядом, несмотря на шум в ушах, запомнил – говорили по-немецки. Весь остаток дня и всю ночь Петр проспал, не шелохнувшись. И сон действительно полностью восстановил его силы – лишь шишка на лбу напоминала ему о вчерашнем происшествии.