Доктор Мозг. Записки бредпринимателя - [8]

Такая вот трехходовка, классическая подстава – элемент тренинга выживания в мире козлозакония.

Первый и единственный закон козлозакония – закон сохранения козла, он же и закон сохранения зла: всякий козел отпущения находит своего козла отпущения . По дороге из школы в компании с единственным в те годы полупридурошным полудружком Неважнокакзвали юный Уотсон расходовал свою агрессивность способом, в южных штатах в те времена обычным: подлавливал чернокожих мальчиков и избивал. Это было как раз в годы наивысшего расцвета судов Линча. Чернокожие мальчики уже тоже не оставались пассивными. Незаурядно чуткий к общественным настроениям паренек так увлекся nigger fighting – борьбой с неграми – и так в ней преуспел, что мог бы заработать аплодисменты испарившегося папашки (что, можно думать, и происходило в воображении). Один раз его за это арестовали, но сразу выпустили. На случай, «если ниггеры будут возникать», таскал с собой заряженный пистолет (купить огнестрельное оружие в Южной Каролине было тогда проще, чем купить книжку). И однажды устроил уличную стрельбу. По счастью, ни в кого не попал. Арестовали, опять же, и отпустили.

– Хорошо, что времена судов Линча ушли.

– Это большое достижение Штатов, но уличную стрельбу и похуже нет-нет да кто-то устраивает.

Мы получили в наследство не только разум миллионов прошедших лет. Мы унаследовали также и безумие тысячелетий.

Ошо

Второгодник по психологии

Современное образование не дает для жизни ничего, кроме бумажек об образовании и, в лучших случаях, некоторой тренировки мозгов. По большей же части приучает к разгильдяйству, недобросовестности и продолжительной инфантильности.

Дж. Б. Уотсон. (Сказано около ста лет назад).

Сильная и властная Эмма взялась за подрастающую копию Пикенса с удесятеренной энергией. Сумела жеребенка взнуздать, но объездить не удалось.

После школы, с грехом пополам оконченной, мать заставила 16-летнего Джона поступить в баптистский колледж. Заведение сие под религиозной шапкой давало образование, по сегодняшним понятиям, высшее: окончив его со степенью магистра, можно было стать школьным учителем, городским служащим или продолжить учебу в каком-нибудь университете.

Эмма так страстно желала, чтобы именно Джон, самый красивый и самый умный ее сынок, стал пастором, что упования ее оправдались, только неведомо для нее – в другой системе значений, других ценностных координатах…

Стройный юный оболтус начинал уже понимать, что хорош собой. Носил, как тогда полагалось, высокие белые накрахмаленные воротнички плюс галстук-бабочка, тщательно укладывал блестящие черные волосы на срединный пробор.

Рано обзавелся очками, но очкариком никогда не выглядел: очки сидели на нем всегда изящно и ловко, почти незаметно.

Был не особо общителен, но уже не изгойствовал. «Способный, но с чересчур большим самомнением… Больше интересуется идеями и теориями, чем людьми», – говорили про него преподаватели.

Подрабатывал лаборантом в химической лаборатории, потихоньку повесничал и выпивал. Учился как в школе, то есть никак. Перед экзаменами, накачавшись кока-колой (в нее добавляли в те времена серьезную дозу настоящего кокаина), зубрил пару ночей и отправлялся сдавать. Был единственным в своем классе, кто сдал древнегреческий с первого захода. Завалить умудрился только один экзамен – догадываетесь, какой?

– Богословие?

– Нет, с богословием пронесло. Психологию. Пришлось из-за этого остаться в колледже на второй год.

– Второгодник по психологии? Знаковое начало для будущего корифея психологической науки.

– Уотсон потом вспоминал:

«Психологию вместе с философией преподавал нам Гордон Мур, лысый дядька, малость чудаковатый. Слушать его было местами любопытно, особенно когда он рассказывал о физиологической психологии, это было хоть что-то конкретное, не в пример его же метафизическим разглагольствованиям, от которых вяли уши…

Сдавать ему экзамены было тяжко: Мур был добр, но ужасный педант, требовал, чтобы все листки письменной контрольной были правильно пронумерованы, а кто этого не сделает, предупреждал, того и читать не стану – сразу неуд и на второй год. Вот меня черт и дернул: не выспался, спешил сдать и не пронумеровал. Хуже того – перепутал, написал все правильно, но не в том порядке. Не помиловал меня Мур, вкатил незачет. Я жутко разозлился. Ах, так, подумал, ты меня завалил, из-за тебя теперь мучиться лишний год. Ну, поглядим еще. Назло тебе стану доктором психологии, ты еще попросишься ко мне в ученики. Так и вышло…»

И в самом деле, годы спустя, когда Джон Б. Уотсон уже профессорствовал на кафедре психологии, к нему в кабинет, шаркая, прихрамывая и опираясь на палку, зашел облезлый пожилой господин. Без приглашения сел, знакомым движением снял очки, положил на стол. Широко улыбнулся беззубым ртом.

– Здравствуй, сынок, ты меня помнишь, конечно. Я твой бывший профессор Гордон Мур. А вот теперь ты профессор. Знаешь, я горжусь, что воспитал такого великого ученика. Это ведь я приохотил тебя к психологии, и хорошо, что ты дважды прошел мой курс, вот видишь, как здорово получилось. А меня, понимаешь ли, из колледжа выперли. Начальству не угодил, недостаточно ортодоксален. Церковь, сам понимаешь, с психологией не в ладах. Ну что ж, старая гвардия не сдается. Возьми меня к себе в аспирантуру, сынок, вот мое письменное прошение. Бюрократические проволочки меня не пугают. Если потребуется время, я подожду…