Доктор Х и его дети - [5]
«Да никто и не сомневается, — устало думал он тогда, стараясь не слушать родительницу даже вполуха. — Пока человек жив, шансы у него всегда есть. Родить второго Шнырькова — уж точно». Но, конечно, и слушал, и успокаивал, и обещал.
Отказывать плачущим мамашам он так и не научился, чем они неизменно пользовались, сменяя друг друга, а подчас и возвращаясь вновь, что только подтверждало правильность выданных диагнозов, которые, словно ветви дерева, вели к общему стволу.
«От осинки не родятся апельсинки», — написал бы он на этом стволе. Вырезал бы перочинным ножиком объяснение для осин, удивляющихся, почему из смеси хламидиоза и авитаминоза, неуточненной генетики бритого паренька из соседнего подъезда, поздно обнаруженной ранней беременности и непонятного слова «гипоксия» не родились благородные сочные плоды. От осин пускали побеги такие же хилые осины с ветвями-заболеваниями, в ряде случаев начинающимися с буквы F, согласно международной классификации болезней.
В первый год службы, когда родительницы называли его «психиатор», он надеялся — шутят, но потом услышал «педиатор» и тогда уверовал, что не будь диагнозов взрослых — не было бы и многих детских.
С осинами все понятно, но попадались ему и другие родительницы — березы, сосны и даже баобабы. Природа — та еще стерва, и породистым родителям она порой с убийственной ухмылкой выливала целый ковш дегтя в бочку медовой личной жизни, приправляя выпестованное социальное благополучие совершенно невероятным букетом сложенных в их долгожданных чадах «неудачных» генов.
За двадцать пять лет материнские лица с распухшими от слез носами, подмокшей тушью, спускавшейся черными ручейками на замшевые от пудры щеки, превратились для него в одну личину, подобную лубочной маске расписной матрешки, и ее непропорционально большая голова неизменно отзывалась гулким деревянным стуком, когда от нее отскакивали мячики звучных латинских фраз, которыми он так любил жонглировать.
Он уже отложил пухлую карточку больничной летописи Шныря, когда раздался звонок местного телефона.
— Что вы там Шнырькову почитать выписали? — недовольно пробасила в трубку Анна Аркадьевна. — Пока шел, все забыл. Стоит тут и ревет, того и гляди опять обоссытся.
«22.06.2041 год. Германская Нацистская Федиративная Республика — ГНФР.
План нападения на Россию.
1. Операция начинается в 4.00 утра.
2. Вначале должна лететь авиация для бомбежки русских городов. Потом танки и пехота.
3. Главный удар наносить на Санкт-Петербург. В операции участвуют 1, 10, 15, 26, 16 армейские корпусы.
4. Действовать четко по плану.
5. В русских городах устраивать растрелы гражданского русского населения.
6. Евреев растреливать на месте.
7. Все мужское население в концлагеря.
8. Довести приказ до войск.
Возможны изменения…»
— Отлично! — воскликнул Христофоров, потягиваясь и переворачивая страницу. — Логика не нарушена. Интересуется историей, ошибок почти нет. Ну, подумаешь, «феди», подумаешь, «растрелы»… Таааак, а вот это уже хуже…
«План теракта в детском доме № 34.
1. Найти лафет, ствол и собрать пушку.
2. В день рождения купить торт, подсыпать отравы и отравить всю группу и директора.
3. Взять руководство детским домом на себя.
4. Поднять пушку наверх.
5. Бомбить соседние дома.
6. Трупы спрятать.
7. Действовать по плану.
Испытать пушку до 22 сентября 2014 года».
Христофоров взглянул на календарь с лупоглазой китайской собачкой, приклеенный скотчем к двери: 14 сентября.
— Ведите! — сказал он в трубку местного телефона и откинулся в кресле, уже окрестив про себя новичка Фашистом.
Щуплый подросток вошел в кабинет и, теребя край растянутой больничной футболки, остановился возле порога. Христофоров небрежно вскинул правую руку к виску и скомандовал, указав глазами на стул:
— Setzt dich[1].
Подросток сел напротив и нахохлился. Пшеничного цвета чуб взбит коком. Славянский Элвис Пресли.
— Wie ist dein Name?[2] — пролаял Христофоров и сам удивился, как меняет голос немецкая речь: ни дать, ни взять — душегуб-эсэсовец из фильмов про партизан.
— Денис, — пролепетал Фашист и съежился.
— Hast du «Mein Kampf» gelesen?[3] — гнул свое Христофоров.
Пошевелив губами, подросток начал по-немецки, но, тут же запнувшись, перешел на русский:
— Я вот приехал… Они сказали, я все взорвать хочу…
— Hast du Mein Kampf gelesen? — рявкнул Христофоров.
— Я плохо знаю немецкий язык. Не понимаю, о чем вы меня спрашиваете… А теперь у меня еще и самоучитель отобрали, когда сюда повезли.
Христофоров вздохнул с облегчением: его запас немецкого тоже был исчерпан. Он перегнулся через стол, приблизил лицо к Фашисту и сказал сквозь зубы, щурясь и припуская характерный акцент:
— Ты есть предатель нации. Ты не читал книгу великого фюрера. Может, ты еврей?
— Я русский, — подросток почти плакал. — Русский я.
— Ну что же, посмотрим… — не поверил Христофоров.
Он медленно поднялся. Вышел из-за стола, взял в руки треугольник и принялся измерять уши Фашиста.
— Ты знаешь, что я делаю?
— Знаю, проверяете меня на расу.
— Молодец! Но ты все-таки не читал «Майн кампф», и у тебя уши как у еврея. Ты не человек.
— Мне папа говорил, что фашисты не такие! Они за людей.
«Мамаша с коляской неспешно и гордо прошествовала на зеленый сигнал светофора и нарочито замедлилась, пристраивая коляску на поребрик.Вы замечали, как ходят беременные бабы? Как утки, только что не крякают. Полные сознания своей значимости, переваливаются с ноги на ногу. Кучкуются в скверах, а еще хуже – у пешеходных переходов. Пойдут – не пойдут, попробуй, разбери. Те, что с колясками, опасливо вытягивают головы, а эти как на параде – выпятили круглое достояние и пошли гордо, из какого-то своего иного мира снисходительно глядя на другую половину человечества – небеременную, второсортную…».
Роман «Медведь» – дебютная книга Марии Ануфриевой, уже нашедшая отклики в литературной среде: «От прозы Марии Ануфриевой невозможно оторваться. Это очень страшно, потому что очень точно и очень правдиво. Но ужас не раздавливает, а мобилизует, потому что автор настоящий художник» (Александр Мелихов). Счастливая жизнь героев книги перевернулась в один миг. Он пошел на встречу с друзьями и не вернулся. Она искала его и нашла в реанимации без сознания. Ее домом становится белый больничный коридор, где она день за днем ждет выхода врачей, просит о чуде и пытается распутать клубок трагических событий, о которых он не может ей рассказать.
Карниз – это узкое пространство, по которому трудно и страшно идти, сохраняя равновесие. Карниз – это опасная граница между внутренним и внешним, своим и чужим, ее и его одиночеством. И на этом карнизе балансируют двое – Ия и Папочка. Отношения их сложные, в чем-то болезненные. Ведь непросто быть любовницей свободолюбивого, вздорного, истеричного человека.Об этом романе можно спорить, принимать его или ненавидеть, поскольку он хирургическим скальпелем вскрывает чудовищные, болезненные нарывы, которые зачастую благопристойно драпируются под одеждой, но равнодушным он не оставит никого.
О чем шушукаются беженцы? Как в Сочи варят суп из воробья? Какое мороженое едят миллиардеры? Как это началось и когда закончится? В «Библии бедных» литература точна, как журналистика, а журналистика красива, как литература. «Новый завет» – репортажи из самых опасных и необычных мест. «Ветхий завет» – поэтичные рассказы про зубодробительную повседневность. «Апокрифы» – наша история, вывернутая наизнанку.Евгений Бабушкин – лауреат премии «Дебют» и премии Горчева, самый многообещающий рассказчик своего поколения – написал первую книгу.
Последние два романа Александра Лыскова – «Красный закат в конце июня» (2014 г.) и «Медленный фокстрот в сельском клубе» (2016 г.) – составили своеобразную дилогию. «Старое вино «Легенды Архары» завершает цикл.Вот что говорит автор о своей новой книге: «После долгого отсутствия приезжаешь в родной город и видишь – знакомым в нём осталось лишь название, как на пустой конфетной обёртке…Архангельск…Я жил в нём, когда говорилось кратко: Архара…Тот город навсегда ушёл в историю. И чем дальше погружался он в пучину лет, тем ярче становились мои воспоминания о нём…Бойкая Архара живёт в моём сердце.
Есть на свете такая Страна Хламов, или же, как ее чаще называют сами хламы – Хламия. Точнее, это даже никакая не страна, а всего лишь небольшое местечко, где теснятся одноэтажные деревянные и каменные домишки, окруженные со всех сторон Высоким квадратным забором. Тому, кто впервые попадает сюда, кажется, будто он оказался на дне глубокого сумрачного колодца, выбраться из которого невозможно, – настолько высок этот забор. Сами же хламы, родившиеся и выросшие здесь, к подобным сравнениям, разумеется, не прибегают…
В третьем томе четырехтомного собрания сочинений японского писателя Кобо Абэ представлены глубоко психологичный роман о трагедии человека в мире зла «Тайное свидание» (1977) и роман «Вошедшие в ковчег» (1984), в котором писатель в гротескной форме повествует о судьбах человечества, стоящего на пороге ядерной или экологической катастрофы.
Олег Николаевич Михайлов – русский писатель, литературовед. Родился в 1932 г. в Москве, окончил филологический факультет МГУ. Мастер художественно-документального жанра; автор книг «Суворов» (1973), «Державин» (1976), «Генерал Ермолов» (1983), «Забытый император» (1996) и др. В центре его внимания – русская литература первой трети XX в., современная проза. Книги: «Иван Алексеевич Бунин» (1967), «Герой жизни – герой литературы» (1969), «Юрий Бондарев» (1976), «Литература русского зарубежья» (1995) и др. Доктор филологических наук.В данном томе представлен исторический роман «Кутузов», в котором повествуется о жизни и деятельности одного из величайших русских полководцев, светлейшего князя Михаила Илларионовича Кутузова, фельдмаршала, героя Отечественной войны 1812 г., чья жизнь стала образцом служения Отечеству.В первый том вошли книга первая, а также первая и вторая (гл.
Книга «Ватиканские народные сказки» является попыткой продолжения литературной традиции Эдварда Лира, Льюиса Кэрролла, Даниила Хармса. Сказки – всецело плод фантазии автора.Шутка – это тот основной инструмент, с помощью которого автор обрабатывает свой материал. Действие происходит в условном «хронотопе» сказки, или, иначе говоря, нигде и никогда. Обширная Ватиканская держава призрачна: у неё есть центр (Ватикан) и сплошная периферия, будь то глухой лес, бескрайние прерии, неприступные горы – не важно, – где и разворачивается сюжет очередной сказки, куда отправляются совершать свои подвиги ватиканские герои, и откуда приходят герои антиватиканские.