Доктор гад - [9]

Дитр оторвался от окуляра и повернулся к шеф-душевнику, который, пошатываясь, поплёлся в другой конец комнаты. Он чуть не упал и опёрся на стену, а поняв, очевидно, что дальше идти не может, сполз на пол и снова закурил, задрав к потолку небритый подбородок. У душескопа его сменил Клес, который увидел, что пациент в нормальном бессознании.

Ребус выпустил струю дыма и с хрустом повернул голову к Дитру.

– Я впечатлен, – сразу же сказал он, едва Ребус успел открыть рот. – Потрясающе.

Ребус хмыкнул и продолжил пыхтеть папиросой, стряхивая пепел прямо на пол. С Вонцесом закончили минут через пять, и Клес принялся возиться с приборами, отсоединяя нос и конечности, а затем с капельницей с питательным раствором. Ерл вытирал лоб рукавом, а затем нюхал ткань, словно боясь учуять на себе чужое безумие. – Помогите встать, – слабым голосом попросил Ребус, у которого сил, казалось, только и хватало на то, чтобы курить.

Дитр бросился к нему, но Клес его опередил, загородив своей тушей. Дитр про себя усмехнулся, представив себе армию, состоящую из солдат-клесов, которые так же будут относиться к своим офицерам. Такая армия стала бы непобедимой. Фельдшер, ростом почти с Ребуса, но ширококостный и потому казавшийся даже крупнее исхудавшего шеф-душевника, перекинул его руку себе через плечо и потащил прочь, пока Ерл занимался пациентом, даже и не думая требовать помощи у фельдшера. Клес притащил его в кабинет, а под конец уже почти нёс его на себе – тот обмяк, и ноги его волочились по полу.

– Ложись, так, – приговаривал он, укладывая Ребуса на заваленный какими-то газетами диван. – Спи.

Прибежал Ерл и, увидев, что шеф уже храпит, без зазрения совести включил свет. Дитр вдруг понял, что в жизни не видел более грязного и захламлённого кабинета. Переполненные пепельницы стояли на каждой плоской поверхности, на полу развалилась стопка бумаг, подоконник был заставлен пустыми бутылками, одна из чернильниц упала на пол – видимо, уже давно, потому что пятно чернил больше не блестело, глухо въевшись в паркет. На письменном столе около печатной машинки с торчащим из неё листом сидел котёнок охранной эцесской породы и угрожающе желтел глазами на незваных гостей.

– Укрой его газетами, – сказал Ерл.

– Его лучше не трогать лишний раз, – он покосился на котёнка. – Ревнивая тварь мне как-то руку чуть не отгрызла, когда я слишком близко подошёл к хозяину. Господин Парцес, – Клес повернулся к Дитру, который не счёл нужным прятать гримасу отвращения, – если вас так пугает интерьер, то, может, вернётесь, наконец, в палату?

– Что с ним такое? – осведомился Дитр, лелея слабую надежду, что коллеги, которым Ребус хамил на все лады, не преминут посплетничать о шефе. – Почему он такой? Давно?

– Слишком много вопросов относительно дела, которое вас не касается, – отрезал Ерл. – Идите-ка к себе, пока мы вас силком не потащили…

– Ерл, не трогай его, никакой силы, – предупредил Клес, опасливо дёрнувшись.

Внутри Дитра словно бы что-то злорадно ухмыльнулось. Тень тоже ничего не имела против фельдшера Клеса – но какой-то фельдшер не смеет перечить посмертию Звёздного Помазанника. Дитр поднял с пола одну из газет – «Схрон», как выяснилось. Издание, специализировавшееся на новостях касательно исследований тёмных сторон человеческой натуры, где публиковали свои труды криминалисты всех мастей – всемирщики, душевники и даже экзекуторы. Номер был свежий, всего лишь с прошлого терца. «Лучшая смерть, – гласил один из заголовков на первом листке. – Закон о доброкончаниях внесён в телесное законодательство». Инфоповод, судя по всему, был ключевым в номере и имел какое-то отношение к Ребусу, ведь в качестве иллюстрации взяли его портрет, правда, не вполне актуальный.

– Да, так он когда-то и выглядел, – горько усмехнулся Ерл, увидев, что Дитр разглядывает изображение красивого мужчины с аккуратно уложенными локонами. Прихорашивался для жены. – Может, мне и впрямь не стоит жениться, а, Клес?

– Чушь, женись, – отрезал фельдшер. – У меня оно забрало возможность влюбиться, и теперь… – он махнул рукой. – Если кому-то что-то не удалось, это не значит… Чушь.

– Спасибо, Клес, – вздохнул Ерл, переведя взгляд с газетного портрета на храпящего на диване человека. – Пошли? Господин Парцес, не могли бы вы…

– Я тут, пожалуй, почитаю, – не согласился Дитр.

Ерл с Клесом настаивать не стали, но, когда за ними закрылась дверь, Дитр отчётливо услышал, как Клес говорит что-то про опасность и про пистолет. Звучало это неглупо, но от тени их это все равно не спасёт. Их не спасёт, даже если они навалятся на него всей клиникой. Единственный, кого боится тень, – это шеф-душевник.

«Что, ублюдок, боишься алкоголика? – злорадно думал Дитр, зная, что тень слушает каждое слово. – Он сожрёт тебя через душескоп и точно так же завалится спать. Ну же, ответь мне, рожа!» Дитр даже подошёл к грязному зеркалу, понимая, что там увидит, – и оттуда тотчас же вынырнуло сгоревшее лицо цвета сырого мяса. Губы у тени шевелились, и, хоть слуху телесному не было доступно ни звука, Дитр явственно слышал голос в своей голове. – Ты изувечил время, ты изувечил мир телесный, Парцес. Это ты всемирный вредитель, а не я. Я был зачат для великой миссии, но ты приложился своими грязными шахтёрскими лапами к моей всемирной чистоте – и погляди, погляди, что ты со мной сделал! Погляди за окно, погляди вокруг – мир рушится.