Доктор Бладмани, или Как мы стали жить после бомбы - [80]

Харди нахмурился, поскреб в задумчивости подбородок и вопросительно глянул на Эллу.

— Этот Хоппи Харрингтон, — говорил Дейнджерфильд, — задушил доктора Б., не выходя из своего дома, на расстоянии четырех миль. Это было легко. Очень легко. Думаете, что все это нереально? В-в-ве-е-сьма длинные руки, не правда ли, друзья? И весьма сильные. Расскажу вам еще кое-что поинтереснее, — голос его перешел в доверительный, интимный шепот, — у Хоппи совсем нет ни рук, ни ног.

И Дейнджерфильд весело рассмеялся.

Бонни тихо сказала:

— Эндрю, это он, да?

Развернувшись на стуле, чтобы оказаться к ней лицом, он ответил:

— Да, дорогая. Думаю, что — да.

— Кто? — спросил Стюарт Макконти.

Теперь голос, шедший из динамика, подводил итоги, более спокойно, но и более сурово. Он опять стал холодным и непреклонным.

— Была предпринята попытка, — заявил он, — вознаградить мистера Харрингтона. Небольшая. Несколько сигарет и немного плохого виски — если это только можно назвать вознаграждением. И несколько пустых фраз, произнесенных маленьким политиком местного масштаба. Вот и все, что сделано для человека, спасшего всех нас. Видимо, они считают…

Элла Харди сказала:

— Это не Дейнджерфильд.

Мистер Харди спросил у Джилла и Бонни:

— Тогда кто? Скажите?

Бонни ответила:

— Хоппи.

Джилл кивнул, подтверждая.

— Он там? — спросил Стюарт. — На сателлите?

— Не знаю, — сказала Бонни. — Но какая разница — где? Он управляет приборами, вот что важно, — добавила она.

А мы-то думали, что, уехав из Вест-Марина в Беркли, мы убежали, подумала она. Что мы оставили Хоппи…

— Я ничуть не удивлена, — сказала она вслух, — он давно готовился; поставил себе цель и практиковался.

— Но хватит об этом, — объявил голос из приемника уже не так жестко. — Вы еще услышите о человеке, который спас нас всех, время от времени я буду сообщать вам последние новости о нем. Старый Уолт не собирается забывать… А пока давайте послушаем музыку. Как насчет настоящего пятиструнного банджо, друзья? Подлинная американская музыка былых времен. «На ферме Пенни». Исполняет Пит Сигер, величайший из фолк-музыкантов.

Наступила пауза, а затем из динамика полились мощные звуки симфонического оркестра.

Бонни сказала задумчиво:

— Хоппи не полностью завладел ситуацией. Есть еще несколько цепей, которые ему не подчиняются.

Внезапно симфонический оркестр замолчал. Снова наступило молчание, а затем что-то, записанное на повышенной скорости, неистово запищало и резко оборвалось. Не совладав с собой, Бонни улыбнулась. Наконец с опозданием зазвучало:

Пришли плохие времена

На ферму Пенни…

Фольклорный певец пел гнусавым тенором, аккомпанируя себе на пятиструнном банджо. Собравшиеся в комнате сидели и слушали, подчиняясь долгой привычке; музыка исходила из радио, от которого они зависели в течение семи лет; они научились слушать, это стало рефлексом. И все же Бонни чувствовала стыд и отчаяние, разлитые вокруг нее. Никто в комнате полностью не понимал, что случилось; она и сама ощущала только оцепенелое замешательство. Дейнджерфильд вновь был с ними и все же не был; они получили пустую оболочку, видимость, но, в сущности, можно ли было считать это реальностью? Некий искусственный образ, привидение; он не был ни живым, ни жизнеспособным. Он имитировал внешнее движение, но был пуст и мертв. Ему было свойственно специфическое законсервированное качество, как будто холод и одиночество каким-то образом объединились, чтобы создать вокруг человека на сателлите новую скорлупу. Футляр, который покрыл живое вещество и подавил его.

Убийство, медленное уничтожение Дейнджерфильда, думала Бонни, было обдуманным и исходило не из пространства, не свыше, а снизу, из знакомого земного пейзажа. Дейнджерфильд не умер от долгой изоляции; ему нанесли удар старательные приборы, принадлежащие тому миру, с которым он пытался поддерживать связь. Если бы он мог отключить их от нас, думала она, он был бы сейчас жив. В тот самый момент, когда он слышал нас, принимал нас, его убивали — а он об этом и не догадывался.

Он и сейчас не догадывается, решила она. Может быть, он сбит с толку, если вообще способен что-нибудь понимать в настоящий момент, способен хоть к какой-нибудь форме осознания.

— Это ужасно, — произнес Джилл без всякого выражения.

— Ужасно, — согласилась Бонни, — но неизбежно. Он был там слишком уязвим. Если не Хоппи, то кто-нибудь другой однажды сделал бы то же самое.

— А нам-то что делать? — спросила миссис Харди. — Если вы совершенно уверены, то нам лучше…

— О, — сказала Бонни, — мы абсолютно уверены. Сомнений быть не может. Вы думаете, мы должны снова составить делегацию и пойти к Хоппи? Попросить, чтобы он остановился? Интересно, что он на это скажет.

Интересно также, думала она, насколько мы сможем приблизиться к знакомому маленькому домику прежде, чем будем уничтожены. Возможно, мы находимся слишком близко от него и сейчас.

Ни за какие сокровища мира, думала она, я не подойду ближе. Думаю, что на самом деле я уеду подальше; я попрошу Эндрю поехать со мной, а если он не согласится, Стюарта, а не его, так кого-нибудь еще. Я все время буду в движении; я не останусь долго на одном месте и, может быть, таким образом спасусь от Хоппи. И плевать мне сейчас на остальных: я слишком напугана. Я забочусь только о себе.