Догмат и мистика в Православии, Католичестве и Протестантстве - [34]

], оправдание [23], за которым уже следует приятие в благоволение Божие и пр. Оправдание же понимается «не в физическом смысле, а во внешнем и судебном» [24]. Оно {198} значит не «делать из нечестивого праведного», а в судебном смысле (sensu forensi) провозглашать праведным [25], праведным считать, объявлять (jus-turn aestimare, declarare) [26], и это ради заслуги Иисуса Христа! [27], т. е. ради события постороннего, с моим внутренним бытием связи не имеющего. Оправдание, таким образом, акт совершенно внешний, «такой акт, который действует не в человеке, а вне и около человека» [28]. Поэтому и следствием этого акта может быть перемена только отношений между Богом и человеком, сам же человек не изменяется. «Мы по-прежнему грешники, но Бог обращается с нами, в силу заслуг Иисуса Христа, как будто бы мы не согрешили, а, напротив, исполнили закон, или как будто бы заслуга Христа была нашей» [29]. Другими словами, вместо прежней пелагианской правовой точки зрения, отвергнутой и осужденной, протестантство выдвинуло то же начало права, только взяв другую его сторону: отвергнувши заслугу человеческую как недостаточную для умилостивления разгневанного Бога или, прямее говоря, для того, чтобы обязать Бога даровать {199} мне живот вечный, протестанты все-таки смотрели на вечную жизнь, как на условленную плату, которую Бог «должен» выдать человеку; только обязующим «третьим» для протестантов служит не собственная заслуга человека, а заслуга Христа [30]. В католичестве мы видели забвение Христа в деле нашего спасения; здесь же забывается дело самого человека, «наша праведность» сократилась во вменение чужой праведности (imputatio alienae justitiae). Такое представление обще протестантам всех времен, и если в новейших догматических системах протестантов мы встречаем попытки придать внешне-судебному событию жизненность, реальность, превратить догматические положения в психологические явления, то эти попытки или явно не мирятся с основным протестантским началом, по сознанию самих же протестантов [31], представляя собой лишь неизбежные уступки протестантства религиозному опыту, или же они переменяют только имена, не меняя существа дела.

Вера оправдывает протестанта внешне, в силу заслуг Христовых

{200}

Правда, протестанты, при всем своем желании быть верными своему учению, не могли не признать необходимости некоторых условий и со стороны человека. Но таким условием признана была, в качестве последнего возможного минимума, вера во Христа без дел. Уступая требованиям жизни и совести, протестанты делают попытку придать этой вере возможно больше жизненности, действенности. Они говорят, что оправдывает только вера живая [32], т. е. деятельная, которая необходимо сопровождается делами [33] и ни в каком случае не мыслима в человеке, преданном греху [34], и что, следовательно, оправдание необходимо будет сопровождаться нравственным перерождением человека [35]. «Не может быть, чтобы эта вера святая оставалась в человеке праздной» [36]. Но как происходит это перерождение и в каком смысле вера может быть названа «корнем добрых дел»? [37] Отнюдь не в том, что она служит побуждением, воодушевляющим началом — одним словом, отнюдь не в смысле какой-нибудь нравственной работы со стороны самого спасающегося. Эта работа с оправдывающей верой {201} не имеет ничего общего [38] и потому к оправданию не относится.

Вера бывает корнем добрых дел в том смысле, что ею мы «воспринимаем Христа, Который обещал нам не только освобождение от смерти и примирение с Богом, но вместе и благодать Духа Святого, которою мы возрождаемся в обновлении жизни» [39]. Но это уже не оправдание, а следствие его. Восприять Христа может только тот, кто уже оправдан, т. е. провозглашен праведным, примиренным с Богом. Имеет ли, следовательно, указанная жизненная сторона спасения какое-нибудь существенное значение в оправдании, значение деятельного условия? Нет. Чтобы быть оправдывающей, вера должна оставаться «исключительно воспринимающей, должна только и единственно полагаться на жертву, независимую от нашей личности (Subjectivitat), но всецело удовлетворяющую Бога» [40]. Вера «оправдывает не тем, что она есть наше дело» (что предполагало бы нравственное напряжение) , а ради Христа — правды нашей, Которого она воспринимает [41], а это понимается так, что она воспринимает обещанное мило{202}сердие [42]. Вера спасает, таким образом, внешне, ради правды и святости Христовой, которую она усвояет человеку [43], ради заслуги Христовой, которая человеку вменяется [44]. Другими словами, вера служит основанием явлению только внешнесудебному, а не нравственному.

Она требует любви, дел вообще, деятельного участия человека в своем спасении.

Какое же значение имеют после этого в оправдании дела человека, т. е. его нравственная работа и развитие в добре? Нельзя не видеть, что добрые дела, если и предполагаются при оправдании, то исключительно как явление сосуществующее или последующее, а не производящее, не участвующее в самом деле спасения. Эта мысль с полной ясностью выражается в символических книгах. Например, Аугсбургское исповедание, признавая, что «вера (оправдывающая) должна рождать добрые плоды», спешит оговориться, что «отпущение грехов усвояется верою» [