Дочерний филиал компании ОАО «Работа адова» - [3]

— Что за строение в Кузьминках?

— Комната в общежитии бывшего комбината гипсо–шиферных изделий.

— Понятно — барак.

— Ну, это с какой стороны подойти.

— Я предпочитаю подходить с парадного входа. Все удобства, разумеется, на улице?

— Как принято в провинции. Национальный стандарт.

— И как я там мою мебель расставлю?

— О, на этот счет не беспокойтесь. Вам разрешено взять с собой только носимую кладь весом до десяти килограммов. Остальное уйдет на погашение вашего морального долга перед обществом.

— Почему меня не пригласили на судебное заседание? И даже повесткой не известили.

— Никакого рассмотрения вашего дела в судебном порядке не проводили из–за явной очевидности правонарушений по совокупности деяний.

— В чем же меня обвиняют?

— Об этом вам расскажут полномочные члены общественной палаты при президенте по этике и морали в обществе.

Два чиновника в таких же аспидно–черных мундирах, но без знаков различия, как по команде подошли и раскрыли свои папки. Оба были схожи лицом, как солдаты иностранной армии в строю, оба худощавой комплекции и невысокого роста, оба чуть прихрамывали и косоглазили. Только у одного левый глаз был зеленый, у другого — голубой. Правый глаз же у того и другого был светло–карий, почти желтый.

— Сколько раз вы подали милостыню нищим за всю свою жизнь? — спросил один.

— Незачем бездельникам потакать.

— Обычно у человека на милостыню и благотворительность уходит 5 процентов совокупного дохода. За это суд вменил вам задолженность в 113 тысяч рейтов. Эта сумма пойдет на благотворительные цели.

— Пусть они подавятся моими деньгами, эти нищеброды!

— Как часто вы жертвовали на церковь? — спросил другой чиновник.

— Церковь и без наших пожертвований не бедствует.

— Церковная десятина для человека ваших лет и соответствующего достатка составляет 250 тысяч рейтов за четверть века.

— Я еще попов толстопузых не кормил!

— Могли бы отдавать десятую часть заработка пастору, ксендзу, мулле или раввину.

— Все они одним мирром мазаны.

— Алименты… — начал зачитывать первый.

— Я ни разу не был женат. Тут какая–то ошибка.

— Свидетельства о рождении троих детей вкупе с результатами генетической экспертизы решением суда приобщены к делу. Сумма алиментов плюс стоимость проведения трех экспертиз тоже отнесены на ваш счет. Огласить смету?

— Не надо, — догадался Ветчинкин. — Я представляю себе.

— Из частного определения суда: вы разбили две семьи, сломали четыре судьбы; три раза предавали родину за смехотворную плату; хулили свой родной народ и веру — бессчетно. К финансовой ответственности суд вас привлечь не вправе, но моральную ответственность возложил всецело на вас. В качестве добровольной искупительной жертвы у вас отчуждена квартира. Вы хотите сделать заявление о добровольном пожертвовании квартиры в пользу бездомных?

— Черта с два!

Оба члена общественной палаты, закрыли свои папки и снова как по команде отступили на задний план. Вперед выступила судебный исполнитель Иванова:

— Суд проявляет снисхождение и дает вам возможность раскаяться. Если вы добровольно уйдете послушником в монастырь, судебные издержки, штрафы и пени не будут подлежать взысканию.

— Еще чего захотели!

— В таком случае у вас всего полчаса на сборы.

— А если я откажусь переехать?

— Не советую, — кивнула исполнительница на двух силовиков с дубинками, застывших изваяниями при дверях. — Наши парни часто очень несдержанные, могут превысить порог легитимного насилия, а в Кузьминках только фельдшерско–акушерский пункт. Случись что, никакой квалифицированной медицинской помощи при осложненной травме там оказать не в состоянии.

Охранники подхватили Ветчинкина под руки, связали липкой лентой и забросили в кузов полуторки, какую в наше время не сыскать и в самой богатой киностудии.

— Еще вызовы есть? — спросил один из разноглазых представителей общественной платы у другого.

— Один. Надеюсь, последний на сегодня.

3

Фархад опять ей сделал ручкой. Светка весь день ревмя ревела чисто по–бабьи, как будто только вчера из деревни, где живут со старой матерью ее две дочки. Сморкалась, всхлипывала и подвывала пришибленной сучонкой, колыхаясь всем телом, как расползшийся студень. Размазывала слезы по щекам вместе с полосами туши, покрывая лицо бесформенными пятнами, как боевой раскраской диверсанта из американского кино.

Светка уже вот пятнадцать лет как мечтает «выйти замуж за границу», а Фархад — иностранец. Папа у него целый генерал, а дедушка — вождь племени в своем Афганистане. Ничего, что там стреляют. У них на вилле под Кандагаром будет надежная охрана, обещал Фархад.

Шесть лет они прожили вместе. Хотя и как сказать — вместе? Все шесть лет совместная жизнь протекала по одному и тому же алгоритму — гражданский муж ночевал у нее два–три дня в неделю и притом только по будням.

В этой недоделанной семье Светка была добытчиком — торговала вразнос при дороге чем попало. Могла и своим телом, если желающий найдется. Но любителей экзотики всегда немного. Фархад не допытывался о ее верности, хотя для порядка читал нотации о том, как правильно подготовить себя к роли жены правоверного мусульманина, — ей нельзя пригубить алкоголя даже по праздникам или затянуться сигаретой, а также ходить в коротком платье без длинного рукава, в туфлях на каблуках и без косынки. Всех правил шариатского поведения для женщины Светка еще не затвердила, но уже терпеливо сносила побои кандидата в мужья. Вот за эту черту, признавался Фархад в редкие минуты сердечных откровений, он ее особенно любил.