Дочери огня - [19]

— Но, — сказал капитан, — в наши дни все только и делают, что следуют этому правилу. Кто у нас нынче обрабатывает землю? Люди сражаются, охотятся, занимаются контрабандой соли… ввозят товары из Германии, из Англии, продают запрещенные книги. Те, у кого водятся деньжонки, становятся откупщиками; но обрабатывать землю?.. Этим занимаются одни бездельники.

Аршамбо понимал, что все это говорится в насмешку.

— Господа, — сказал он, — сюда я попал случайно, но, сам не знаю почему, я чувствую себя своим среди вас… Я потомок одного из тех благородных военных родов, что боролись против королей и которых всегда подозревают в мятеже. Я не протестант, но сочувствую тем, кто протестует против абсолютной монархии и злоупотреблений, кои суть ее следствие… Моя семья отдала меня в священники. Я отрекся от духовного сана и обрел свободу. Сколько вас всего?

— Шесть тысяч, — отвечал капитан.

— Я уже успел послужить в армии с тех пор, как оставил церковное поприще… Я даже пытался сколотить полк… Но покойный мой дядюшка так подорвал наше состояние, что я просто не мог попросить у своих родных тех денег, на которые первоначально рассчитывал. Господин де Лувуа^[39] доставил нам много огорчений!

— Дорогой сеньор, — сказал капитан, — вы, сдается мне, — человек храбрый… Всё ведь еще можно исправить. Где вы жительствуете в Париже?

— Я рассчитываю остановиться у своей тетушки, вдовствующей графини де Бюкуа.

Тут один из посетителей харчевни встал и сказал людям, сидевшим с ним за одним столом: «Это тот самый, кого мы ищем». Все знали, что человек этот — тайный агент; он вышел и пошел искать офицера из полицейской стражи.

И в ту самую минуту, когда Аршамбо де Бюкуа, за которым явился его слуга, садился в свою карету, к нему подошел полицейский офицер в сопровождении солдат и заявил, что он арестован. Все посетители харчевни высыпали на крыльцо, желая этому помешать. Аршамбо хотел было пустить в ход пистолеты, однако в это время к полицейским подоспело подкрепление.

Путешественника заставили сесть в его карету, двое полицейских сели по бокам, стражники поехали следом. Вскоре достигли они Санса. Тамошний прево сперва всех беспристрастно опросил, после чего обратился к путешественнику:

— Вы аббат де Бурли? — спросил он.

— Нет, сударь.

— Вы едете из Севенн?

— Нет, сударь.

— Вы принадлежите к смутьянам?

— Нет, сударь.

— Да, мне известно, что в харчевне вы назвались де Бюкуа. Но ежели на самом деле вы аббат де Бурли, именующий себя маркизом де Гизаром, не бойтесь в этом признаться, все равно это ничего не изменит: он причастен к делу в Севеннах, вы скомпрометировали себя с мнимыми торговцами солью. И в том, и в другом случае я вынужден препроводить вас в сансскую тюрьму!

В тюрьме Аршамбо де Бюкуа оказался в числе трех десятков мнимых подпольных торговцев солью, которые должны были предстать перед сансским областным судом; присланный на этот судебный процесс прево из Мелена нашел, что арестован он по этому делу напрасно, безо всяких к тому оснований. Однако некоторые обстоятельства его жизни могли быть поставлены ему в вину.

Сначала в течение пяти лет он был военным, потом стал одним из тех, кого тогда называли петиметрами^[40], а затем, «пренебрегая христианской верой», объявил себя сторонником религии, которая, «по утверждению некоторых, являла собой религию честных людей» и которую в ту пору называли деизмом.

Вследствие какой-то истории, подробности которой остались неизвестными, но связанной, судя по всему, с некими любовными огорчениями, граф де Бюкуа внезапно впал в благочестие, да столь непомерное, что долго это продлиться не могло. Он отправился к траппистам^[41] и попытался соблюдать там пресловутый обет молчания, который так трудно соблюсти… В один прекрасный день монашеский устав наскучил ему, он вновь облачился в офицерский мундир и ушел из монастыря, даже не попрощавшись.

По пути у него произошла какая-то стычка с напавшим на него человеком, и граф ранил его. Эта несчастная случайность заставила его вновь принять монашество. Увлекшись учением Сен-Поля^[42], он отдал свою одежду какому-то бедняку, вслед за тем основал в Руане братство или семинарию и стал во главе этого братства под именем Мертвец. Имя это он рассматривал как символ забвения житейских горестей и жажды вечного покоя.

Между тем в беседах своих с учениками он выказывал такое красноречие — возможно, сие явилось следствием долгого воздержания от речей во время пребывания у траппистов, — что на него вскоре обратили внимание иезуиты и пожелали заполучить его к себе; однако он побоялся, как бы его не заставили «слишком близко соприкасаться с мирской суетой».

Глава вторая ФОР-ЛЕВЕК

Таковы предшествующие обстоятельства, которых было бы уже вполне достаточно, чтобы поставить их в вину аббату графу де Бюкуа, если бы, благодаря случайности, его не спутали с аббатом де Бурли, весьма сильно скомпрометировавшим себя во время восстания в Севеннах.

Положение аббата де Бюкуа более всего осложнялось тем, что в карете его «обнаружены были книги, в которых речь шла о переворотах, а кроме того, маска и множество маленьких сверл» и еще какие-то дощечки, покрытые тайными знаками.