Дочь Востока. Автобиография - [5]

Внимательно следя за своей страной извне, из-за границы, я сознаю, что значение ее в мировом сообществе отнюдь не уменьшилось. Наоборот. Я убеждена, что, если Запад продолжит поощрять военных правителей Пакистана, душителей свободы и демократии, то за Талибаном и «Аль-Каидой» появятся новые поколения террористов, которые, прикрываясь исламом, нападут на выпестовавший их Запад. В восстановлении либерального, демократического правительства в Пакистане заинтересован не только народ этой страны. Восстановление демократии в нашей стране должно стать целью всего мира, иначе не избежать пресловутого «конфликта цивилизаций».

Пишу я это в Лондоне, но жизнь, трудная и интересная, закидывает меня в разные уголки света. Живу «на чемоданах», разъезжаю по свету, читаю лекции по исламу, выступаю в университетах, женских объединениях, политических и деловых клубах на темы женского равноправия, борьбы за демократию. Не упускаю возможности нажать на британскую палату общин и на конгресс США. Я по-прежнему председатель Пакистанской народной партии. Навещаю мужа, который лечится в Нью-Йорке, готовлю детей к экзаменам в Дубае. И веду объединение демократических сил Пакистана к свободным и справедливым выборам, объявленным, согласно конституции, на 2007 год. Возможно, слишком уж полна коробочка, но такова моя жизнь, и я принимаю ее. Далее в книге последует отчет, как я дожила до настоящего момента. Последняя глава, «Премьер-министр — и позже», описывает мою жизнь после выхода в свет первого издания.

Я ощущаю гордость, ощущаю благословление. С Божьей волей я вернусь на родину и поведу силы демократии в борьбе против власти диктаторов, генералов, экстремистов. Такова моя судьба. Как сказал однажды Джон Кеннеди, «я не уклоняюсь от ответственности, я приветствую ее».

Беназир Бхутто

Лондон

апрель 2007

1 УБИЙСТВО МОЕГО ОТЦА

Они убили моего отца глухой ночью 4 апреля 1979 года в Центральной тюрьме Равалпинди. Меня с матерью заперли в нескольких милях от тюрьмы, в заброшенном полицейском лагере в Сихале. Я ощутила момент смерти отца. Вали-ум, который я проглотила по настоянию матери, чтобы заснуть в эту напряженную ночь, не помог. Ровно в два ночи меня подбросило на койке.

— Нет! — вырвался мой крик из сдавленной горьким комком глотки. — Нет! — Я не могла дышать, я не хотела дышать. Папа, папа… Меня бил озноб, несмотря на жаркую ночь, меня трясло. Чем мы с матерью могли утешить друг друга? Медленно тянулся час за часом, мы сидели, обнявшись, в голой полицейской казарме. Наутро нам предстояло сопровождать тело отца к древнему семейному кладбищу.

— Иддат не позволяет мне никого принимать, выйди к нему, — мрачно сказала мне мать, когда прибыл тюремщик. Начались четыре месяца и десять дней траура, в течение которых вдова живет изолированно.

Я вышла в облупленную комнату перед спальней. Здесь воняло гнилью и плесенью.

— Мы готовы сопровождать тело премьер-министра, — сказала я явно нервничающему младшему тюремному чиновнику.

— Его уже забрали, — сообщил он. Мне показалось, что он меня ударил.

— Без близких? Даже ваши преступные генералы должны знать, что наша религия требует, чтобы близкие сопровождали тело, молились за усопшего, видели его лицо перед погребением. Мы обращались в инспекцию тюрем…

— Его уже забрали, — попугаем повторил он.

— Куда?

Он молча ежился, пожимая плечами.

— Все было мирно, спокойно, — «утешил» он. — Я при нес, что осталось.

Он вручил мне жалкие пожитки, оставшиеся в камере, в которой отец дожидался смерти: шалъвар хамиз, длинную рубаху и свободные шаровары, которые он носил в качестве политического заключенного, не желая надевать форму уголовников; коробку для пищи, которую он отказывался принимать в последние десять дней; сверток постельного белья, которое ему разрешили лишь после того, как сломанная сетка тюремной койки расцарапала ему спину; его чашку для питья…

— А где кольцо?

— У него было кольцо?

Под моим взглядом он развернул бешеную активность, обшаривая мешок, карманы. Наконец вручил мне перстень отца, в последние дни все время норовивший соскользнуть с его исхудавшего пальца.

— Мирно… Очень спокойно… — бормотал он. Мирная процедура — повешение. Спокойная…

В помещение вошли Башир и Ибрагим, наши слуги, сопровождавшие нас в тюрьме, потому что питанием администрация нас не обеспечивала. Башир узнал одежду отца и побелел.

— Йа Аллах! Йа Аллах! Сахиб! Они убили его! — завопил он, неожиданно схватил канистру с бензином и облил себя. С помощью выскочившей на крик матери, мы остановили его.

Несмотря на предельную ясность ситуации, я все еще не могла себе представить, что отец погиб. Не могла осознать, что Зульфикар Али Бхутто, первый премьер-министр, избранный народом в ходе демократических выборов, мертв. Вместо жестокого генеральского режима, царившего в Пакистане с момента рождения государства, с 1947 года, отец мой ввел демократию. Там, где веками люди зависели от прихотей вождей племен и кланов, землевладельцев, он установил конституционное правление. При нем приняли первую конституцию, гарантирующую судебную защиту и гражданские права. Отец мой гарантировал парламентскую систему, гражданское правление и регулярные выборы каждые пять лет.