Дочь Востока. Автобиография - [137]
За весь день в громадной толпе не произошло ни одного инцидента, никакого насилия. Вызов режиму брошен однозначный, но ненасильственный. Толпа была столь взвинченной, что, как считали многие, достаточно было одного намека, чтобы сокрушить здания Национальной ассамблеи, дома министров, резиденцию Верховного суда, приговорившего моего отца к смерти. Но мы не хотели идти к власти кровавой дорогой. Наша цель — демократия, установленная при помощи мирных, законных, свободных выборов. Насилие для достижения своих целей применял режим, но не мы. И ночью режим снова нанес удар.
Я как раз погружалась в сон, впервые за двое суток, когда в двери спальни постучали. В целях безопасности местные партийные деятели распространили информацию о трех разных местах моего ночлега. По одному из этих адресов, в дом семьи Халида Ахмеда, в котором я после выступления у Минар-и-Пакистан беседовала с иностранными журналистами, ворвался армейский майор. Зловещее напоминание о том, что я вернулась в страну, в которой хозяйничает Зия. Майор искал меня.
Рассказывает Азра Халид:
Я уже спал, когда меня разбудил один из слуг. Взъерошенный, раненый, из раны текла кровь. Группа военных напала на дом, избила слуг. Слуга сообщил мне, что пятнадцать или шестнадцать военных перелезли через наружную стену участка, избили охрану, ворвались в дом, искали Беназир. Запертую входную дверь они взломали, стекла в окнах разбили, кидая в них выставленные в саду горшки с цветами. «Где Беназир?» — орал главный, некий майор Кайюм, размахивая пистолетом. Один из наших наружных охранников подкрался к майору сзади и ударил его крикетной битой по голове. «Я офицер разведки, коммандос!» — орал майор.
Я вызвал полицию, хотя не был уверен, друзей вызываю или врагов. Прибытие полиции спугнуло военных, они удрали, но майора удалось задержать. В его машине полиция нашла ящик с пивом и виски, который он, очевидно, собирался потом «найти» в нашем доме. В его записной книжке оказалось множество телефонных номеров генералов и министров режима.
Майор Кайюм прикинулся сумасшедшим. Военные власти тоже сразу же заявили, что он вдруг сошел с ума и они за действия бедного умалишенного ответственности не несут. Но мы знали, что это не так. Встреча, оказанная Беназир населением страны, настолько испугала власти, что они не смели открыто выступить против нее. Вместо этого «сумасшедшему» майору поручили убрать ее или сделать так, чтобы она не смогла продолжить поездку по стране. Полиция очень скоро отпустила его, а, когда он вернулся в свою деревню, его вдруг застрелили. Мы считаем, что режим убрал неудачливого майора как опасного, знающего слишком много свидетеля.
Гуджранвала. Фейсалабад. Саргодха. Джелум. Равалпинди.
«Прием в Лахоре — исключение, — заявляли наши критики и некоторые газеты. — В других городах ничего подобного не повторится». Они ошиблись. Мы оставили Лахор в полдень 12 апреля, намереваясь к пяти вечера прибыть на митинг в Гуджранвалу. Но дороги оказались настолько забитыми людьми, что до Гуджранвалы мы добрались к пяти утра следующего дня. «Никого там не будет», — решила я, но ошиблась. Народ ждал всю ночь, на площади негде было яблоку упасть.
«Надо попробовать передвигаться быстрее», — обратилась я к одному из добровольных организаторов-телохранителей. Но ничего не вышло. Слишком много народу и в промежутке Гуджранвала — Фейсалабад, восемьдесят километров мы преодолели за шестнадцать часов, двигаясь в сопровождении конвоя из грузовиков, автобусов, мотоциклов, рикш, сметавших встречное движение на обочину. Тысячи людей шагали рядом с нашим грузовиком всю ночь, как своеобразный почетный караул. Я по-прежнему бодро махала руками, стоя на сооруженной в кузове платформе. «Усыпайте все вокруг цветами, устилайте жемчугом дорогу, по которой едет Беназир!» — распевали сопровождающие меня люди. Мы в грузовике, в свою очередь, молились: «О, Господь, верни те дни, в которые страдающие и бедняки были счастливы. Дай нам храбрость и мудрость оправдать чаяния народа».
Солнце поднималось над Фейсалабадом, когда мы въезжали в этот промышленный центр, снова с полусуточным опозданием. Митинг здесь планировался на том самом стадионе, где я девять лет назад, ужасно переживая, вся на нервах, выступила с первой речью. Я снова была уверена, что все разошлись по домам и спят, но, когда грузовик наш вполз в ворота стадиона, раздался рев сотен тысяч глоток: «Ком ке такдир? — Беназир, Беназир! — Кто судьба народа? — Беназир, Беназир!» Возбуждение не улеглось и когда мы после митинга покинули стадион. Рабочие промышленных предприятий не забыли партию, уважавшую их, обеспечившую им право на труд. Хотя многие из владельцев заперли ворота своих предприятий, чтобы воспрепятствовать рабочим продемонстрировать поддержку своей партии, люди просто перелезали через заводские заборы, чтобы присоединиться к толпе.
Джелум, поставляющий рекрутов для армии; Равалпинди, город правительственных чиновников, — даже здесь, где население верно служит генералам, народу на митингах не убавилось. Иностранные журналисты и телеоператоры глазам не верят, обозревая людские массы и нацеливая на них объективы, показывая происходящее своим землякам. Мои земляки на своих домашних экранах этого не увидят. Хотя военное положение якобы отменено, режим запретил показ моего лица по пакистанскому телевидению.
