Дочь Волка - [28]

– Так они поплывут туда на корабле? – Уже спросив, она вдруг покраснела. Ну конечно поплывут, и конечно на корабле. Иначе туда не добраться.

Радмер уже повернулся к ней спиной и ослаблял подпругу на Хафоке.

– Видиа еще жив?

Похоже, отец решил сменить тему. А может быть, просто по доброте своей проигнорировал ее глупый вопрос.

– Да! И мы думаем, что он поправляется, хотя еще слишком рано говорить об этом с уверенностью.

– Твоя бабушка творит чудеса, – сказал Радмер, потянул Хафока за уздечку, и они направились к конюшням.

Элфрун от них не отставала. Она издалека заметила, что к ним своей хромающей походкой идет Луда, и ей хотелось подольше удержать внимание отца и расспросить его как можно подробнее, прежде чем стюард перехватит их и оттеснит ее. Поэтому она спешно подбирала нужные слова:

– Выходит, король отправляет в Рим своих посланцев?

– Меня, – сказал он. – Он отправляет в Рим меня.

Это было все равно, как если бы он столкнул ее со скалы. Двор вокруг нее, знакомые постройки – зал, хеддерн и дом для женщин – все оставалось четким и на своих местах, но в ушах возник несмолкаемый лихорадочный гул. Луда рассерженно делал знаки Атульфу, чтобы тот взял поводья Хафока; ее отец обернулся, намереваясь что-то сказать Абархильд, появившейся в дверях зала; на крыше, освещенной солнцем, ворковали голуби, а она все пребывала в забытье. То, что она услышала от отца, было просто невозможно.

Рим.

Безумное столпотворение малопонятных мыслей и картинок в голове.

Некогда город кровожадных императоров. Где святого Петра распяли вниз головой. Она видела его изображение, выгравированное на камне в большом кафедральном соборе в Йорке. Петр, первый Папа. Папы живут там и теперь, в городе, где девственницы-мученицы с презрением отвергали своих поклонников и потом принимали кровавую смерть.

Неужели это реальное место?

Постойте… Он говорит какую-то бессмыслицу…. что-то насчет чести, пенса Петра[23] и еще «до начала осенних штормов».

Абархильд берет бразды правления в свои руки, указывает куда-то своей палкой и резко отдает распоряжения Луде, который вжал голову в плечи и нервно потирает руки. Потом они уходят в зал. Ее отец что-то говорит. Нет, конечно же, я не могу отказаться. Но смысл сказанного им все равно непонятен.

Она так и стояла во дворе, слыша этот странный гул в ушах. Атульф стал водить Хафока по кругу, и она поймала себя на том, что машинально идет за ними.

– Уезжает в Рим. – Она слышала слова Атульфа, но их смысл до нее не доходил. – Сколько времени его не будет? И что это означает для нас всех?

Нас? Что он имел в виду, говоря «для нас»? Она вырвала поводья у него из рук. Хафок был конем ее отца. И ухаживать за ним должна она.

Расстегнуть подпругу, снять здоровенное седло и унести его; скрутить пучок сена, чтобы обтереть влажные бока разгоряченного Хафока; найти для него горсть овса, чтобы он брал его у нее с ладони своими крепкими, покрытыми волосками губами, – все это было рутиной и источником успокоения для нее. Атульф, стоя к ней спиной, сгребал лопатой навоз, а она прислонилась к плечу коня и провела рукой по его шее и под гривой. Он шумно выдохнул и обернулся к ней, а ей показалось, что во взгляде его влажных глаз с длинными ресницами она уловила ту же обеспокоенность, какую испытывала она сама.

Может быть, Хафок тоже поедет в Рим? Ей трудно было представить, как отец сможет обходиться без него.

Хафок был конем ее отца. Луда – его стюардом, Видиа – его егерем, Кутред – его кузнецом. А она была дочерью своего отца. Но кем они станут, когда Радмер уедет?

16

Ингельд с Вульфхером ехали верхом по широкой дороге, которая тянулась из Йорка на север, огибая Пикерингские болота, через центральный район, где густо, словно драгоценные камни в ожерелье, расположились небольшие, но богатые монастыри, – Стоунгрейв, Ховингхэм, Коксволд, Мэлтон, Ластингхэм и Хэкнесс, – и уходила дальше, на Уайтби. Сегодня они не собирались доехать даже до Крейка, но светило солнышко, и почему бы по такой погоде старинным друзьям, какими были архиепископ Йоркский и аббат Донмута, не прокатиться в свое удовольствие?

К тому же на этой дороге, хотя их и могли увидеть, никто не мог слышать их негромкого разговора. Йорк был уже в нескольких милях позади, и, помимо случайно встретившегося им пастуха, они видели всего несколько человек в лугах, да еще одинокого бродячего торговца с котомкой на обочине. Мало кто строил здесь дома вблизи дороги, по которой маршем проходили армии. Жизнь и без того была полна опасностей, чтобы привлекать к себе еще и такое внимание. Архиепископ и аббат были оба вооружены и одеты в туники и штаны, какие носили обычные миряне; при этом никто из встречных не осмеливался на большее, чем бросить быстрый осторожный взгляд в их сторону, когда они проезжали мимо, чтобы тут же снова смиренно опустить голову. Как бы то ни было, до сих пор они говорили о материях, о которых было позволительно слышать кому угодно. Король пиктов Домналл ап Алпин созвал в Фортевиоте совет представителей церкви и государства, и только что вернувшиеся оттуда посланники от Йорка привезли известие, что народ сейчас возводит величественную церковь в Дункельде, чтобы поместить туда мощи святого Коламба. А купцы с торгового судна сообщили, что в конце зимы сарацины замучили нового архиепископа Кордобы.