Дочь Великого Петра - [92]

— Дорогая, милая, хорошая…

Она доверчиво лежала своей головой на его плече, точно позабыв на минуту щемившее ее сердце томительное предчувствие, недавний страх и этот вдруг раздавшийся адский хохот.

Он и она были счастливы настоящим.

Для них не существовало ни прошедшего, ни будущего.

Княжна Людмила Васильевна очнулась первая от охватившего их обоих очарования.

— Что скажет мамаша… Мы так долго, — прошептала она.

— Завтра я буду в Зиновьеве, чтобы просить у княгини твоей руки… — сказал князь.

— Милый…

Он подал ей руку, и они так дошли до конца аллеи, примыкающей к цветнику. При входе в цветник княжна Людмила высвободила свою руку, и они пошли рядом.

— Что вы так долго? — деланно строгим тоном спросила княгиня, пытливо смотря на дочь.

От зоркого глаза матери не ускользнуло пережитое молодой девушкой волнение.

— Мы обошли весь парк… — сказал князь, причем голос его дрогнул.

— А-а… — протянула княгиня. — Однако пора и восвояси. Прикажите подавать лошадей.

Князь позвонил и отдал явившемуся слуге соответствующее приказание.

Лошади были тотчас поданы.

Князь проводил княгиню и княжну до кареты.

— До свидания… — сказала княгиня.

— До скорого… — с ударением ответил князь Сергей Сергеевич.

С княжной они простились взглядами, которые были красноречивее всяких слов.

XIV После признания

— Не скажешь ли чего мне, Люда? — пытливо спросила дочь княгиня Васса Семеновна, когда карета выехала из ворот княжеского дома и покатила по дороге в Зиновьево.

— Он приедет завтра, мама, — чуть слышно отвечала княжна Людмила Васильевна, не поднимая на мать глаз.

— Вот как, может быть, ты мне скажешь и зачем он приедет?

— Он будет просить моей руки.

— А сегодня просил у тебя? Это по-модному, по-петербургски, — с раздражением в голосе заметила княгиня.

— Мама, ты сердишься? — подняла голову княжна Людмила и посмотрела на мать.

— А ты думаешь, шучу. У нас это не так водится, не для того я его с тобой иногда одну оставляла, чтобы он перед тобой амуры распускал. Надо было честь честью сперва ко мне бы обратиться, я бы попросила время подумать и переговорить с тобой. Протянула бы денька два-три, а потом уже и дала бы согласие. А они на, поди… Столковались без матери. Завтра приедет просить твоей руки. А я вот возьму да завтра не приму.

— Мама! — воскликнула княжна Людмила.

В голосе ее слышались ноты искренней мольбы.

— Что мама… Уж семнадцать лет я тебе мама.

Княгиня серьезно рассердилась на такое нарушение со стороны князя освященных обычаев старины, но радость, что все-таки так или иначе цель достигнута, возобладала, и княгине очень хотелось расспросить дочь подробно.

— Но ведь это случилось так нечаянно, — точно угадывая мысли матери, жалобно продолжала княжна.

Княгиня Васса Семеновна окончательно смягчилась.

— Ну его, Бог его простит, шалый он, петербургский.

— Дорогая мамаша!

Княжна схватила руку матери и горячо ее поцеловала.

— Ну, расскажи, плутовка, как это так нечаянно случилось? — погладила княгиня Васса Семеновна дочь по опущенной голове.

Княжна Людмила Васильевна начала свой рассказ. Она подробно рассказала, как они пришли и сели в эту вновь открытую беседку.

— И ты не боялась?

— Потом, мама, мне сделалось вдруг страшно.

Она передала матери форму, в которой князь начал ей признанье в любви в беседке.

— Ну, не права ли я, что он шалый, нашел место! — воскликнула княгиня Васса Семеновна.

— Но, мамочка, ведь я и ушла. А потом случилась страшная вещь.

Княжна покраснела. Ей надо было передать предложение, признание князя и тот поцелуй, которым они обменялись, но княжна Людмила решила не говорить о последнем матери. Это был не страх перед родительским гневом. Нет, это было, скорее, инстинктивное желание сохранить в неприкосновенной свежести впечатление первого поцелуя, данного ею любимому человеку.

— Что же случилось? — нетерпеливо спросила княгиня.

Княжна рассказала, что когда князь окончил признанье, то вдруг раздался резкий хохот.

— Хохот? — испуганно переспросила княгиня Васса Семеновна и даже побледнела.

— Да, хохот, мама, и такой неприятный. Нам обоим показалось, что он был слышен со стороны… этой… беседки… — с дрожью в голосе подтвердила княжна Людмила Васильевна.

— И вы действительно оба его слышали? Впрочем, что же я спрашиваю. Какой-то странный звук слышала и я, он раздался именно с той стороны парка.

— Князь сказал, что это сова.

— Сова?

— Да.

— А знаешь ли, он, может быть, и прав. Мне самой показалось, что это был крик совы.

Собственно говоря, княгине ничего подобного не показалось, но она ухватилась за это предположение князя Сергея Сергеевича с целью успокоить не только свою дочь, но и себя. Хотя и крик совы, совпавший с первым признанием в любви жениха, мог навести на размышление суеверных — а княгиня была суеверна, — но все-таки он лучше хохота, ни с того ни с сего раздавшегося из роковой беседки. Из двух зол приходилось выбирать меньшее. Княгиня и выбрала.

— Но почему же, мама, сова крикнула всего один раз? — озабоченно спросила княжна Людмила.

— Да потому, матушка, что ей, вероятно, хотелось крикнуть только один раз, — с раздражением в голосе отвечала княгиня.

Этот вопрос дочери нарушил душевное равновесие княгини Вассы Семеновны, которое она умела восстанавливать внутри себя путем самоубеждения. Остановившись на крике совы, княгиня несколько успокоилась, а тут вдруг совершенно неуместный, но вместе с тем и довольно основательный вопрос дочери. Княгиня начала снова задумываться и раздражаться. К счастью, карета въехала на двор княжеской усадьбы и остановилась. Княгиня и княжна молча разошлись по своим комнатам.