Дочь Шидзуко - [4]

Когда врач констатировал смерть, Юки ушла в каморку, где на столе рядом со швейной машиной лежали белые куски ткани и бордовые оборки, предназначенные для ее новой юбки. Треугольные лоскуты с разбросанными поверх серебристыми булавками выглядели точно обломки парусника, потерпевшего кораблекрушение. «Когда же ты решилась на это? — подумала Юки. — Ведь еще сегодня утром собиралась шить мне юбку».

Но даже в тот момент она не плакала. Отыскав записную книжку матери, направилась в коридор, отсутствующим взглядом скользнула по номерам телефонов и принялась обзванивать родственников и маминых друзей. Отец в это время беседовал на кухне с двумя полицейскими, которых вызвал доктор.

...Позвякивание металла заставило Юки поднять голову. Тетя Айя просматривала ящички с украшениями и косметикой, сортируя и раскладывая их содержимое на две кучки: что пригодится, а что — выбросить. Большую часть украшений можно было оставить, за исключением браслетов со сломанным замком, непарных серег и мелкого ювелирного лома, а косметику — всю выбросить. Когда тетя выкидывала в мусорное ведро тюбики с губной помадой и коробочки с тенями для век, один из тюбиков выпал у нее из рук и покатился по ковру. При этом с него свалился колпачок.

— Бедная твоя мама, — тетя Айя отвернулась и прикрыла пальцами глаза.

Юки подняла с пола помаду. Краешек стержня, срезанный под углом шестьдесят градусов, был слегка затуплен. Она насадила на него колпачок и выбросила тюбик в мусорную корзину, снова ощутив запах матери.

После полудня Юки ни разу не спускалась вниз и вот теперь стояла на пороге комнаты, где теперь была мама, не решаясь войти. Все вокруг казалось ей совершенно незнакомым. Невозможно было представить, что это та самая комната, где они вместе слушали музыку, рисовали, пили чай, разговаривали. Юки молча смотрела на импровизированный алтарь, гроб посередине комнаты, белые и желтые хризантемы, окутанные дымом ладана. Повсюду белые драпировки, покрывающие пол и тяжелыми складками свисающие со стен. Юки пыталась представить, где раньше стояла мебель: кресло, которое любила мать, стеклянный столик, за которым они вместе пили чай, табуретка, вплотную придвинутая к креслу, чтобы удобно было время от времени показывать маме свои рисунки или что-то интересное в книге. Непонятно теперь, а где стояло пианино, на котором она играла, пока мама с закрытыми глазами слушала ее. Вся мебель была вынесена или задрапирована.

Человек в черном костюме прошел мимо,» присоединившись к небольшой группе скорбящих. Они сидели на полу спиной к Юки, почти сливаясь с окружающей белизной. Среди них она заметила бабушку с дедушкой, которые приехали ночью из деревни. Бабушка сгорбилась больше обычного, словно ее мучили боли.

— Какая жестокая судьба, — были первые бабушкины слова, когда утром она вошла в кухню, где Юки мыла в раковине голову. —

Больше всего на свете я боялась пережить свою дочь и увидеть ее мертвой. И вообще я думала, что все мои дети надолго переживут меня.

Айя, войдя в комнату, встала рядом с Юки.

— Разве у тебя нет одежды потемнее? — шепотом спросила она.

— Не знаю, — ответила Юки, глянув на свое светло-голубое платье. Она вспомнила, как они с мамой выбирали для этого платья ткань ручной работы на ярмарке ремесел в Киото. Тогда же еще купили чайный сервиз цвета спелой хурмы. — Ты же сама сказала, чтобы я надела что-нибудь голубое или серое, если не найдется ничего черного.

— Я имела в виду что-нибудь темно-синее.

— Ты этого не говорила.

— Ладно, пойдем поищем что-нибудь подходящее.

Юки последовала за тетей вверх по лестнице. Только что прибыл священник. С лестничной площадки она видела, как он вместе с отцом входит в дом. Черное облачение священника пузырилось вокруг него, как воздушный шар, и сам он напоминал буй, прыгающий по волнам. Юки представила себе кладбище при храме, иссеченное дождем, ей даже показалось, что она почувствовала запах мокрой одежды. Отец не взглянул вверх и не заметил ее на лестнице. Со вчерашнего дня, после того как отец попросил ее не вызывать скорую помощь, они почти не разговаривали. Доктор, осмотрев маму, сокрушенно покачал головой: «Слишком поздно, она уже не дышит...» Юки снова попыталась вспомнить Тот момент, когда она увидела мать лежащей на полу, но, несмотря на все усилия, на память приходило лишь одно: лоб мамы еще не был ледяным. Но после того как она открыла окно, он не согрелся. «Когда же остановилось ее дыхание? Почему я сразу не проверила, дышит ли она?» — эти мучительные вопросы не давали Юки покоя.

Девочка зашла в свою спальню напротив маминой, где ее поджидала тетка. Она провела по спине Юки рукой, расстегнув молнию. Юки выбралась из платья и присела на краешек кровати, оставшись в одной белой комбинации, а тетя, повесив платье в шкаф, принялась быстро изучать гардероб племянницы. Вешалки- плечики неприятно и сухо скрежетали, скользя по штанге. *

У Юки пересохло в горле. Было что-то унизительное в том, чтобы сидеть вот так на краю кровати почти голой и смотреть, как тетя хозяйничает в ее платяном шкафу, выдвигает и задвигает ящики — как она недавно перебирала одежду матери. «Если я тоже умру, — подумала Юки, — тетя Айя будет так же обращаться с моими вещами, как только что с мамиными». Она представила себе, как тетка засовывает ее вещи в деревянные ящики, сортирует шарфики с носовыми платками и раскладывает их по кучкам: это выбросим, а это раздадим. В груди защемило, словно кто-то вонзил в нее нож.