Дочь Рейха - [11]

– Приветствую тебя, молодежь Германии! – наконец выкрикивает он. – Наша воля в том, чтобы этот Рейх стоял тысячи лет. И мы счастливы, зная, что будущее принадлежит нам безраздельно!

Мама вцепляется в мою ладонь и стискивает до боли. Ее глаза полны слез. Фюрер умолкает, обводит трибуну взглядом. Глаза у него синие, как волны, они словно ищут кого-то на трибуне, среди крупных городских чиновников, пока не находят меня.

У меня перехватывает дыхание, кружится голова.

– Ты, юность, – говорит он, глядя на меня, – за будь о слабости. Жестокая, властная, бесстрашная, сильная – вот какая молодежь мне нужна. Молодежь, перед которой содрогнется мир. Которая не отступит перед болью. Нерешительная, нежная – это не про мою молодежь.

Но почему он говорит это мне? Я уже не различаю слов: странный гул наполняет мои уши, дымка застилает глаза. Вижу только, как шевелятся его губы, слежу за взмахами его рук. Прядка волос выбивается из его зачесанной набок челки и падает на лоб.

Он уже не смотрит на меня, теперь его вниманием владеет многотысячная толпа на площади, но я все еще чувствую его взгляд. И этот взгляд как мост между нами, по которому яростное белое пламя перетекло от него ко мне. Он заметил меня.

Он увидел, что я не такая, как все. Значит, меня ждет великое будущее!

– Так я создам Новый порядок, – говорит в это время фюрер, и слюна фонтаном брызжет у него изо рта, а тело вибрирует от силы его слов. – С ним мы одержим победу!

Слова льются из его рта, гигантской волной вздымаясь на площади. Он говорит о прекрасном будущем, в котором не будет нищеты, не будет деления на классы. Только один великий и единый народ на зависть всему остальному миру.

– Миру, которым однажды будешь править ты, германская молодежь. – И он указывает на шеренги гитлерюгенда.

Фюрер как магнит, его силе невозможно противиться, она тянет, влечет меня к себе. Когда он заканчивает свою речь, мои глаза полны слез.

Мы – немцы, и мы едины.

Едины против всего мира.

Я парю. Сначала только над трибуной и толпой. Потом над Аугустусплацем и великим городом Лейпцигом. Над Германией. Взлетаю все выше, пока Земля наконец не оказывается подо мной, и я, словно Господь, вижу ее круглый бок, вижу, как она с другими планетами летит через пространство и время вокруг Солнца, а на ней, в самом ее центре, наша благодатная страна с дремучими лесами, обширными полями, с озерами, кишащими рыбой, с заводами, шахтами, со своей армией. Я вижу ее народ: добрый, честный и трудолюбивый. Весь мир угнетал его долго и жестоко, и вот он восстал. Восстал, чтобы показать миру, кто мы есть, и забрать то, что принадлежит нам по праву. Мы – сила, противиться которой нельзя, как нельзя противиться силе притяжения.

Снова вступает оркестр, теперь он выбивает ритм, похожий на пляску древних воинов перед битвой. Ритм пульсирует в моем теле, в моей крови, пока великий фюрер покидает площадь, стоя в своем автомобиле, как торжествующий римский император на колеснице. За ним маршируют факелоносцы. Освещение на площади приглушено, и во внезапно сгустившейся тьме языки пламени в центре Аугустусплац сливаются в огненную реку.

Темной холодной ночью мы с мамой возвращаемся домой. Папе еще пришлось заглянуть на работу, а Карл остался с друзьями.

– Мам, а когда я смогу поступить в гитлерюгенд? – спрашиваю я.

Дыхание облачками вырывается из моего рта. В свете фонаря они похожи на дым. Церемония оставила неизгладимый след в моей душе. У меня такое чувство, что Он воззвал ко мне и я должна Ему ответить. Он хочет, чтобы именно я сыграла великую и славную роль в будущем Германии.

– Глупышка, – отвечает мама, – гитлерюгенд только для мальчиков.

– Но есть же другая секция, для девочек – юнгмедельбунд.

– Папа считает, что для девочек это плохо.

– Почему?

– Потому что главная забота девочек – это дом.

– Но я не люблю домашние заботы. Я хочу ходить в походы, играть в игры, петь песни и маршировать, как Карл со своими друзьями. И вообще, мне ведь уже двенадцать лет!

– Вот именно поэтому тебе лучше посидеть дома, как сказал бы папа.

– Но так нечестно! Все мои подруги вступают в юнгмедельбунд. Что они обо мне будут думать, если я не вступлю?

– Не преувеличивай. – Мама пожимает узкими плечами. – Многие родители считают, что для девочек это лишнее. И герр Гиммлер с этим согласен. По его словам, девочки в форме и с рюкзаками за спиной выглядят смехотворно, а если они еще и маршируют при этом, то его просто тошнит. Ну же, идем, Хетти!

До самого дома я молча плетусь за мамой.

Все равно вы меня не остановите. Я найду способ.

С такими мыслями я поднимаюсь к себе и готовлюсь ко сну.

Я уже лежу, руки и ноги гудят от усталости, но сон все не идет. Приходит Карл, я слышу, как мама встречает его в прихожей:

– Мой милый! Как мы тобой гордимся… Ты лучший мальчик в мире… И далеко пойдешь в жизни, я знаю.

Хлопает дверь комнаты Карла. Мама тихо поднимается к себе. Свинцовая тишина опускается на дом, она придавливает меня к кровати, которая уже превратилась в место пытки: спутавшиеся одеяла, сбившиеся простыни. Я встаю, накидываю на плечи теплую шаль, сажусь у окна. И смотрю в темноту.