Дочь полковника - [82]

– А в доме без Джорджи будет пусто, – медленно произнес он.

– Хм! – отозвалась Алвина, не слишком довольная этим косвенным упреком по ее адресу. – Ей уже давно пора выйти замуж и обзавестись собственным домом. Не будь эгоистом.

– Да-да, – торопливо пробормотал полковник. – Дала. Конечно, нельзя быть таким эгоистом.

Снова наступило молчание, и полковник снова предался созерцанию нарисованных цветов. Куда Алвина девала брильянтовую брошь, которую он подарил ей к свадьбе? А да! Потеряла на пароходе, когда возвращалась из Кейптауна. Ну, в то время, когда она дьявольски интересовалась этим лекаришкой. Взять да и потерять самую дорогую реликвию их счастливых дней – как это на нее похоже!

– Жаль мне, – произнес он вслух, – что мы больше ничего не можем сделать для девочки.

– В каком смысле?

– В смысле денег и вообще. Я рад был бы дать ей приличное приданое и… и положить на ее имя какой-нибудь капитал.

– Ну, раз не можешь, так не можешь.

– Боюсь, я позволял себе кое-какие лишние траты, – с сожалением сказал старик, – а уж армия совсем не расщедрилась.

– Чего же ты ждал от политиков? – Алвина задала этот риторический вопрос с удивительно злобным ударением на последнем слове.

– Я ничего не ждал, – спокойно ответил полковник. – И ничего не получил, даже ордена Бани, хотя почти У всех моих однокашников по Сэндхерсту он есть.

Алвина промолчала. Ей надоело утешать полковника, потому лишь, что его обошли этой почетной наградой, отсутствие которой терзало его куда сильнее, чем мысль о бедности.

– Но все-таки, – сказал он, приободрившись, – что-то мы сделать могли бы.

– Что?! С нашим доходом, со всеми нашими долгами?

– Я брошу курить, и, как только Джоффри уедет, – ни капли виски! – решительно заявил Фред.

– Само по себе это прекрасно, – признала Алвина, – но экономия будет невелика. А как с игрой на скачках и с Лондоном?

Полковник стукнул кулаком по костлявому колену.

– Больше ни единой ставки… После следующей недели – тут уж выигрыш абсолютно верен. И мы могли бы занять еще фунтов сто под вторую закладную на дом.

– Хм? – с сомнением произнесла Алвина.

– И, – объявил полковник в припадке великодушия, – я откажусь от членства в клубе.

Алвина уставилась на него в немом изумлении. Клуб, причина стольких слез и ссор! Клуб, знаменовавший для полковника последний отблеск воинской славы! Клуб, ежегодный взнос в который – двадцать гиней, – причинял такие муки! Он откажется от клуба! Конец поездкам в Лондон и свиданиям с раздушенными генералами и адмиралами!

Она молча клала стежок за стежком, а полковник в глубокой задумчивости разглядывал цветы. В конце концов он зевнул и встал – неуклюже и скованно, как деревянная кукла.

– Спокойной ночи, – сказал он. – Меня что-то в сон клонит.

– Спокойной ночи, – ответила Алвина, не поднимая головы от шитья.

Джорджи уже засыпала, когда в ее дверь властно постучали. Она с тревогой приподнялась на постели.

– Войдите, – испуганно сказала она. – Кто это?

– Только я.

– Мама! Я тебе зачем-нибудь нужна?

– Нет, деточка. Я просто…

Недоумевая, Джорджи ждала продолжения.

Алвина сделала над собой титаническое усилие.^-

– Джорджи!

– Я слушаю, мама.

– Если ты когда-нибудь выйдешь замуж, не забывай, что некоторых очень неприятных вещей избежать нельзя. Просто не обращай внимания. Я не обращала.

И она исчезла.

2

Джорджи и Джоффри усердно трудились, выравнивая лужайку для того, чтобы часовой гольф мог служи источником удовольствия, а не оставался всего ли священнодействием. Джорджи лишний раз убедилась, насколько Джоффри «неподражаем»: работать с ним был так приятно! Он всегда точно знал, что нужно делать, и делал это отлично, а ей поручал что-нибудь интересное и не очень трудное. Если она допускала промах, он не сердился и не смеялся над ней, но подходил и исправлял – так мягко и терпеливо.

Работая, они разговаривали. Джорджи заметила, что почти всегда соглашается с Джоффри. А если не соглашалась, у них завязывались жутко интересные споры, неизменно завершавшиеся тем, что он убеждал ее в справедливости своей точки зрения. С легким удивлением она обнаружила, что об очень многих предметах у нее своего мнения вообще не было, а потому стоило Джоффри упомянуть, что именно он считает верным, и она сразу же видела, насколько он прав. А обо всем том, что ей представлялось непререкаемым и где не было места для ереси, Джоффри – о, радость! – придерживался точно тех же мнений, что и она сама.

Они беседовали о религии. Джоффри сказал, что его она трогает мало – хочешь не хочешь, а «там» вскоре убеждаешься, что в мире чертовски много такого, о чем их преподобия ничего не знают, да и Библия помалкивает. А к тому же, черт побери, есть Наука – нельзя же верить в историйки про Адама и Еву и про Иону в чреве китовом! Джорджи была немножко шокирована и сказала, что думать следует не о букве, а о духе религии, и без Бога никак нельзя, потому что должно же быть у всего начало, и вообще людям необходимо в жизни что-нибудь такое.

– Вот именно, – согласился Джоффри. – Я как раз к этому вел. Образованным людям вроде вас или меня нет никакой необходимости верить во всю эту древнюю чушь, но низшим классам она обязательно нужна. Помогает дисциплинировать их. Учит знать свое место. Только миссионеры хуже зубной боли. Вбивают туземцам в голову черт знает что.