– Договорились, – кивнула царица, – так кто же из ваших противников, стало быть, является причиной победоносного выражения на вашем лице, Бестужев?
– Нет-с, Шувалов.
– Шувалов лицемер и преступник?
– Об этом вашему величеству лучше судить самой, – ответил Лесток. – Я же ограничусь лишь изложением фактов, которые мне стали известны о графе.
– Надеюсь, вы не всерьез полагаете, что Шувалов вероломно изменил мне?
– Не как монархине, нет, но как женщине...
– Что? – глаза красивой женщины вспыхнули гневом ревности.
– Вот уже некоторое время Шувалов ходит на тайные ночные свидания с одной дамой.
– Кто эта дама?
– Этого я пока узнать не сумел.
– Но вы знаете место, где она его принимает?
– Разумеется. Это давно уже пользующийся дурной славой дом на Ямской.
– И мои министры как ни в чем не бывало терпят такие дома? Полиция что, ослепла? Кто-нибудь вообще следит за моралью в моей столице? – в крайнем возмущении воскликнула императрица; она поднялась и, пылая гневом, начала торопливо расхаживать взад и вперед по комнате, тяжело дыша. Наконец она топнула ногой и приказала немедленно вызвать в ее кабинет начальника полиции.
Вскоре после того как Лесток, с выражением приговоренного к смерти, покинул монархиню, вдова Драенкова была арестована и доставлена в его канцелярию, где кроме него находилась еще какая-то высокого роста дама в дорогих мехах и вуали, скрывающей ее лицо.
Начальник полиции приступил к допросу.
– Ты, верно, старая греховодница, понимаешь, почему ты здесь оказалась?
– Нет, батюшка ваше превосходительство, даже ума не приложу.
– Прекрати лгать, не разыгрывай из себя святую. Полиции все известно. Известно, что ты сдаешь свой дом для запретных свиданий, известно, что у тебя устраиваются сходки всяких недовольных заговорщиков. Это может стоить тебе головы, старая.
– Пресвятая Богоматерь Казанская, – в страшном испуге запричитала маленькая толстая вдова, – да у меня сроду, чай, никого другого, акромя какой-иной любовной парочки, не бывало.
– В этом ты признаешься, – удовлетворенно улыбнулся начальник полиции, – это именно то, что мы и хотим знать. Итак, к тебе таскаются любовные парочки, и ты покрываешь их, предоставляешь дом и помогаешь испорченным дочерям обманывать родителей, а безнравственным женам мужей? Так-так, ну погоди, уж мы положим конец твоим проискам.
Вдова Драенкова задрожала как осиновый лист и начала жалобно выть.
– Тебя ждет суровое наказание, старая, – вмешалась в ход дознания прикрытая вуалью дама, – и спасти тебя может только чистосердечное признание.
– Я все, все скажу, – громко заплакала вдова.
– Ты знаешь графа Ивана Шувалова? – продолжила допрос дама под вуалью.
– Да, матушка.
– Он посещал твой дом?
– Да.
– С какого времени?
– Поди уж несколько недель миновало.
– Он встречается в твоем доме с дамой?
– Конечно, матушка.
– Ты эту даму знаешь?
– Никак нет, матушка. Она завсегда укутана с головы до пяток и носит еще густую вуальку, вот как у тебя, я ее столечко же знаю, как знаю тебя.
– Ну, а догадка у тебя есть какая-нибудь?
– Ой, господи-святы, да что мне догадываться-то, легкоперых девиц у нас в Петербурге полным-полно, – вздохнула Драенкова, – и кто их всех знать-то может. То, что она была дамочка не благородного звания, это как пить дать, она и одета-то была не так, и никогда на чай ни копеечки не жаловала. А приезжала-то завсегда на простых санках с извозчиком.
– Пока суд да дело, подержите эту особу взаперти, – сказала дама под вуалью начальнику полиции, – я еще подумаю о ее дальнейшей судьбе. Ваша же задача заключается в том, чтобы уже сегодня изолировать всех подозрительных женщин. Я должна досконально вникнуть в это дело, вы понимаете.
Начальник полиции со смирением поклонился, и завуалированная дама с гордым видом покинула канцелярию.
По распоряжению монархини, для которой любое оскорбление ее тщеславия было равносильно государственной измене, с этого дня в Петербурге начало происходить настоящее гонение на женщин. Любая симпатичная женщина или девица, которую сочли привлекательной для мужчин, задерживалась и подвергалась допросу с пристрастием; им грозили ужасными наказаниями, чтобы заставить сознаться в галантных приключениях, а протоколы, составляемые по их показаниям, должны были ежедневно ложиться на стол императрице. Всем, найденным сколько-нибудь виновными, царица велела остригать волосы и потом заключать в исправительные дома. Большинство несчастных жриц Венеры угодили таким образом в Прядильный дом[62], располагавшийся в Петербурге в конце Фонтанки.
Вдова Драенкова была сослана в Орел.
Над Шуваловым императрица решила произвести суд самолично. В ожидании его появления она готова была отдать приказ засечь его плетьми до смерти у себя на глазах, но в тот момент, когда он предстал перед ней, она расплакалась и, всхлипывая, опустилась на стул.
– Елизавета, меня оклеветали перед тобой, – начал государственный изменник ее красоты.
– Я все знаю... в... в желтом доме, – запинаясь, проговорила она сквозь слезы.
– Ну что ты знаешь? Что я разговаривал там с женщиной? – сказал Шувалов.
– Да, все, все.
– Нет, не все. Ты не знаешь, кто была эта женщина.
