– Что это? Неужели нас предали? – крикнула великая княжна, хватая в руки знамя Преображенской гвардии и с презрением к смерти выступая навстречу подходящим войскам. К ней на взмыленном коне подлетел всадник: это был Астроцкий.
– Победа! Победа! – крикнул он. – Я привел вам Тобольский полк!
Одновременно подоспел и Шувалов с кавалерийским полком лейб-гвардии, их белые мундиры с красной опушкой можно было распознать уже издали. Прибыли и другие подразделения. Когда в войсках увидели великую княжну в хорошо всем знакомом мундире, стоявшую перед ними со шпагой в одной руке и святым дорогим русским знаменем в другой, разом запели горны, ударили барабаны, и раздался крик многих тысяч глоток:
– Да здравствует царица! Да здравствует Елизавета Петровна!
В этот момент из дворца вернулся Лесток с донесением, что безо всякого сопротивления арестована соправительница со своим супругом, герцогом Ульрихом, и одновременно захвачен маленький царь Иван.
– Я не желаю их видеть, – быстро ответила Елизавета. Она приказала на своих санях и под конвоем лейб-гвардейцев доставить знатных пленников к себе во дворец[47].
Лишь после того, как это было исполнено, она победительницей и повелительницей России сама вступила под своды императорского дворца, где еще совсем недавно дрожала и плакала, точно пойманная за руку преступница.
Одни за другими теперь отовсюду поступали известия, что схвачены Миних, Остерман, Головкин, Лёвенвольде и другие главные фигуры правительства и друзья Анны Леопольдовны. Революция стала хозяйкой дворца и столицы, а значит, и хозяйкой огромной империи. Никогда еще ни один режим не был свергнут так неожиданно, так быстро и таким минимумом средств, что не прозвучало ни единого выстрела и не пролилось ни капли человеческой крови, как был свергнут режим герцогини Брауншвейгской и ее супруга, которые вместе столь нерасторопно и вопреки народному духу пользовались браздами правления государством.
Санкт-Петербург мало-помалу проснулся, и ликующие горожане столпились вокруг императорского дворца. Впервые после смерти Петра Великого тронная революция в России приветствовалась населением с единодушной радостью.
Пока наверху, в покоях, где умер ее великий отец[48], Елизавета принимала поздравления своих приверженцев, толпы собравшегося под окнами дворца народа бурно выражали требование увидеть новую царицу.
Однако императрица, в душе которой в момент триумфа, казалось, впервые вспыхнула сатанинская мстительность, не желала этого слышать. Скрестив руки на волнующейся груди, она ходила взад и вперед по комнате и кричала:
– Сейчас они все в моей власти, ни один от меня не уйдет; ну-ка посмотрим, думают ли еще Миних и Остерман о том, чтобы упрятать меня в монастырь... но прежде всего Лёвенвольде поплатится за нанесенное мне оскорбление, я готова кричать от восторга, как летящий к солнцу орел, что его судьба отныне зависит от моей прихоти казнить или миловать. – Она вдруг замерла на месте и о чем-то задумалась. – Я дала клятвенное обещание, что во время моего царствования никто не будет караться лишением жизни, и я его сдержу, – сказала она, – я вообще отменю смертную казнь, но мои пленники до поры до времени ничего об этом не должны знать; пусть они заглянут в лицо смерти, я хочу позабавиться их смертельным страхом.
Буря голосов под окнами дворца тем временем становилась все громче, тысячи и тысячи людей звали царицу.
– Ваш народ жаждет лицезреть вас, ваше величество, – сказал Лесток.
Елизавета быстро накинула на плечи горностаевую мантию и так, украшенная атрибутом своего могущества и власти, сияя гордой красотой, вышла на балкон.
Тысячеголосое ликование взорвалось при ее появлении, солдаты надели свои кивера на острия штыков, чернь бросала в воздух шапки, все барабаны рассыпались дробью, а знамена взметнулись вверх.
– Да здравствует царица! Да здравствует Елизавета Петровна! – кричал народ и войска, а та, кому эти крики предназначались, благосклонно кивала головой, и солнечная улыбка играла на ее сладострастных губах; так она стояла здесь, обольстительная, с печатью тиранической красоты на челе, в длинной горностаевой мантии, подобно шаху в женском обличии.
14
Елизавета Петровна, императрица всея Руси
На следующее утро, шестого декабря тысяча семьсот сорок первого года, вышел высочайший манифест, в котором объяснялась легитимность притязаний великой княжны Елизаветы на русской престол и доказывалась незаконность и нелегитимность предшествующего правительства. Это было первое публичное заявление новой государыни, и оно произвело самое благоприятное впечатление на все слои населения, которое увидело в этом долгожданное падение многолетнего господства иностранцев. Уже в тот же день Елизавета была торжественно провозглашена самодержавной правительницей всех россиян, а народ и военные присягнули ей на верность.
Войска выстроились вдоль Адмиралтейства на берегу Невы, в то время как петербургское население заполнило все улицы, ведущие туда от императорского дворца. Царица в длинном платье из красного бархата с горностаевым шлейфом и в плотно облегающей красной бархатной шубе, украшенной горностаевым мехом, в казачьей горностаевой шапке с плюмажем из перьев белой цапли, верхом на молочно-белом коне, в сопровождении Лестока, Шувалова и Воронцова проехала по этим улицам, затем вдоль солдатского строя, приветствуемая повсюду, и той же дорогой вернулась обратно во дворец.
