Дочь палача и Совет двенадцати - [3]

«Все-то тебе известно, – подумала Магдалена. – Наверняка это Бертольдовы дети, или негодники Земера, или еще какие-нибудь паразиты, чьи родители состоят в Совете».

– Возможно, вашему сыну стоило бы поумерить пыл на занятиях по латыни, – предположил Вайнингер.

Тощий и костлявый, он больше всего любил распевать кантаты, а все остальное время прятался за школьной кафедрой. Магдалена знала его с самого детства. В свое время Вайнингер изучал теологию в Ингольштадте и даже юриспруденцию, хоть и немного. В любом случае он был куда образованнее, нежели вечно пьяный учитель из школы недалеко от кладбища, где дети из бедных семей с горем пополам разучивали «Отче наш» да учились счету по палочкам. Туда ходил и Пауль, младший сын Магдалены – если не прогуливал занятия и не резвился где-нибудь на лугу.

– Ребятам не очень-то нравится, когда их поправляет одноклассник, – заметил Вайнингер. – В особенности если это… если это…

Он запнулся, но Магдалена и без того знала, что он хотел сказать.

– В особенности если это отпрыск палача, – закончила она с горечью в голосе. – Благодарю, я и сама знаю, из какой я семьи.

Магдалена почти свыклась с мыслью, что для горожан она навсегда останется нечестивой дочерью палача. Два года назад Симон, ее муж, стал городским лекарем – и все равно люди обходили ее стороной. Магдалене было очень больно оттого, что пятно происхождения Куизлей перешло и на ее детей.

И это выводило из себя.

– У моего сына мозгов больше, чем у всех бюргерских детей, вместе взятых! – снова напустилась она на Вайнингера. – Если ему и суждено когда-нибудь стать признанным лекарем, то ваши жалкие занятия тут явно ни при чем.

Вайнингер вздрогнул, и Магдалена поняла, что зашла слишком далеко.

– Если вы считаете, что ваш сын слишком хорош для меня и для Шонгау, можете отправить его в другую школу, – с надменным видом ответил учитель. – К примеру, в коллегию к иезуитам в Мюнхене. Вы ведь, как я слышал, собираетесь туда. Вот и приходите к ним, представьте своего мальчика… Любопытно, что скажут святые отцы на его счет.

Магдалена прикусила губу. Вайнингер наступил ей на больную мозоль.

– Вы и сами знаете, что ничего из этого не выйдет, – ответила она резко. – С его-то дедом… Ну, всего доброго вам, господинучитель.

Магдалена развернулась и взяла Петера за руку. Они прошагали по Монетной улице, пока не скрылись из виду. Женщина кипела от досады. В очередной раз ей напомнили, каково это, быть дочерью местного палача. Но причина заключалась не только в этом. Казалось, Шонгау населяли одни лишь сплетники! Наверное, каждая собака уже знала, что семейство Куизлей в скором времени отбывает в Мюнхен.

Месяц назад Якоб Куизль получил приглашение чрезвычайной важности: его избрали в состав Совета Двенадцати, высшей инстанции баварской гильдии палачей. Уже на следующей неделе, в праздник Сретения Господня, в Мюнхене должны были собраться самые влиятельные палачи Баварии. При этом Якоба Куизля попросили представить там свою семью. Магдалена долго раздумывала, стоит ли ей предпринимать такое путешествие: маленькой Софии совсем недавно исполнился год, стояли холода, и реки были местами покрыты льдом. Но Магдалена понимала, что не сможет отказать отцу в его желании. Впрочем, это был скорее приказ, а не пожелание.

«И вполне возможно, что это путешествие – последнее в его жизни», – подумала она и поневоле крепче сжала руку Петера.

Отец уже состарился, ему стукнуло почти шестьдесят. Он по-прежнему был грозным палачом и еще на прошлой неделе казнил бродячего вора, чьи останки теперь болтались на городской виселице. Но хоть он и был силен как бык и умен как лис, движения его понемногу слабели, становились порывистыми; взгляд отяжелел под грузом прожитых лет, бременем войны и бесчестия, неизменного спутника его ремесла. Магдалена понимала, что приглашение в Мюнхен было для него возмещением за долгие годы презрения. Она и другие члены семьи должны отправиться с отцом, хотели они того или нет.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Магдалена остановилась и принялась вытирать кровь и сопли с лица Петера. Из носа тонкой струйкой текла кровь, напоминая о произволе, жертвой которого стал ее сын. Петер был еще бледнее, чем обычно, под правым глазом уже наливался синяк. Дорогие брюки оказались порваны и теперь требовали починки.

– И почему ты не ударишь никого в ответ? – спросила Магдалена сердито. Мальчик явно мерз в своей тонкой рубашке. – С Паулем такого никогда не случилось бы! Он на год младше тебя, но даже десятилетние мальчишки бегут от него наутек. Почему ты не можешь защитить себя?

В следующий миг Магдалена пожалела о своих словах, но было уже поздно. Петер отвернулся, его худые плечи напряглись.

– Их было пятеро, – произнес он тихим голосом. – Тут и Пауль не справился бы.

– Кто это был? Говори! Паршивец Бертольд? Или толстый Зайлер? Уж они получат у меня. Пойду к их родителям и…

Петер замотал головой, и Магдалена резко замолчала.

– Будет только хуже, – прошептал он. – Они слишком глупы. У них только кулаки и есть, – он попытался улыбнуться. – Когда они бьют меня, я просто закрываю глаза и думаю о чем-нибудь хорошем. Например, о росписи в церкви Альтенштадта, или вспоминаю стихи Овидия.