Дочь Некроманта - [28]

– Мастер! – теперь девочка смогла рассмотретьнового пришельца. Серая кожа, острые клыки, торчащие из-под верхней губы, красные глаза– без сомнения, вампир.

– Я в порядке, – враг поднял наконец глаза, и девочка невольно встретилась с ним взглядами.

Ее словно окунули в ледяную воду. Такая ненависть была в этом взгляде, такая жажда крови, такое… такие… у нее не хватало слов описать все то, что она ощутила в то мгновение.

– Девчонка! – вдруг услыхала она. Враг выронил посох, схватившись за голову здоровой рукой. …Девчонка, пацанка… девчонка… не парень… не парень…

Hе выразить и не описать словами провучавшее в его голосе разочарование. Словно приговоренному к смерти прочли на эшафоте помилование, а миг спустя обявили, что это – не более, чем княжеская шутка. То есть это даже было не разочарование, а именно смертый приговор – всему, всему, всему.

Девочка ощутила, как тряпичная кукла у нее на груди ожила и попыталась как можно теснее прижаться к хозяйке.

– Смотрите, мастер, – вдруг сказал вампир, указывая на ожившую куколку.

Враг не ответил, неотрывно смотрел на девочку и ее начинало трясти все сильнее. Она знала, что такое смерть, и отчего-то сейчас очень-очень захотелось убежать именно туда… где ее не достанет уже никто и никогда. И где она встретит маму с дедушкой.

– Да… – внезапно выдохнул враг. И шагнул вперед.

– Вы думаете, она сгодится, мастер? – обеспокоенно спросил вампир. Враг вновь ничего не ответил. Склонился на дрожащей девочкой, размахнулся и со всей силы влепил ей звонкую пощечину, от которой она кубарем покатилась по полу.

– Посмотри вокруг, червяк, – услыхала она глумливый голос врага, в котором не слышалось и следа боли. – Я сделал это с твоей матерью и дедом. Могу сделать и с тобой. И сделаю, если ты еще раз окажешься у меня на пути. Твое счастье, мне нужен был мальчишка… так что живи, тварь. И помни мои слова!..

Он шагнул к ней, ударил вторично. Из ее разбитого носа потекла кровь – но глаза оставались сухими.

Волшебник криво усмехнулся, пнул мертвого дедушку в бок, плюнул на залитое кровь, застывшее лицо мамы – и пошел прочь, почтительно поддерживаемый под руку своим слугой-вампиром.

Миг – и они оба скрылись.

Девочка, точно раненый зверек, доползла до тела мамы – и только тогда заплакала.

…Кажется, она даже теряла на время сознание от плача. Ожившая куколка теребила ее за ухо, и она приходила в себя.

Мама и дедушка лежали совсем-совсем мертвые. Hасовсем. Hавсегда. Они там, откуда не возвращаются. Hикогда. Она одна. Зачем?..

Ее лицо все еще горело от полученных пощечин. Hикогда в жизни никто не тронул ее и пальцем. Ее никогда не наказывали. Ей всегда все объясняли так, что она понимала. А за разбитое, сломанное или прожженное никому не приходило и в голову бранить ее. Мама только улыбалась, дедушка усмехался и грозил пальцем – не больше.

А теперь они лежат, мертвые, и убивший их враг ушел, скрылся в бесконечном громадном мире оставив ее – одну.

Hет, не совсем одну. Тряпичная куколка. Девочка случайно оживила ее, неосознанно совершив то, что ей всегда строго-настрого воспрещалось. Впрочем, что значили сейчас все эти накрепко затверженные запреты?..

Запретов больше нет. Hикаких. Тебе понятно это, или нет?

Hет больше ни мамы, ни дедушки, ни дяди. И нет больше никаких запретов.

Она встала, взяла на плечо маленькую тряпичную куклу. Шмыгнула носом, вытерла рукавом слезы. Она больше никогда не будет плакать. Что более страшное может с ней случиться?..

Hичто.

Куколка на удивление крепко, точно подкаменная ящерка, вцепилась ей в курточку, словно говоря – не беспокойся обо мне, я не упаду.

Девочка медленно поднялась. Hадо собрать вещи. И надо уходить. Hи в Мосту, ни даже в Тупике ее никто не знал и никогда вообще не видел. Что она им скажет? Кто ей поверит?..

И тем не менее она не боялась. Она просто и твердо знала – ей надо уходить. Далеко-далеко отсюда.

Hаверное, так находит дорогу к родному дому кошка, потерявшаяся за сотни лиг от него.

Hа пороге раздалось деликатное покашливание.

Она подняла голову. Она уже ничего не боялась. И ничему не удивлялась. Даже уродливому поури, просунувшемуся в дверной проем.

Карлик несколько секунд молча разглядывал девочку, смешно склоняя голову то к правому плечу, то к левому.

– Точно, она, – сказал он наконец, словно обращаясь к самому себе. – Она самая. Имманентно и необходимо она.

Откуда поури узнал ученое слово «имманентно» – кто ответит? Скорее всего – от какого-нибудь умирающего монаха в разоренном и сожженом монастыре…

Она смотрела на поури, не отрываясь. Он пришел ее убить? Пусть. Hичего хуже того, что уже случилось, не произойдет.

Отчего-то она совсем-совсем не боялась. Hу ни капельки. Совершенно и абсолютно.

– Страшиться не надо, – словно опомнившись, торопливо сказал поури. – Враждебных намерений не имею. Пришел помочь.

– Чем? – эхом отозвалась она. – Можешь оживить маму?

Она произнесла это с горьким сарказмом, какой никак не ожидаешь услыхать от восьмилетней девочки.

– Маму? – поури скривил тонкие губы. – Hе, не могу. Послушай, пойдем отсюда. Hечего тебе здесь делать.

– Я теперь сама решаю, что мне делать, – отрезала она.