Дочь любимой женщины - [50]

Прошло еще минут пять.

На сцене появился режиссер и тихо, но очень слышно сказал:

– Они уехали. Понимаете, господа… Вернее, вам, людям благополучным и сытым, этого не понять. Но вы все же постарайтесь. Сегодня у них кончился срок высылки. Теперь они больше не ссыльнопоселенцы, а свободные граждане. Поэтому они быстро собрались и поехали. По домам, понимаете? На родину, ясно вам?

Он прошелся по сцене и сказал:

– Пожелаем им доброго пути.

Помолчал еще и сказал:

– Ну, всё.

Махнул рукой и скрылся за кулисами.

Гром аплодисментов чуть не обрушил потолок.

А журналисты, театральные обозреватели и критики бегом помчались в свои редакции, чтобы сообщить тем, кто сегодня вечером был в театре, – что они видели самый великий спектакль нашей эпохи.

«Основано на реальных событиях» в жизни и в искусстве

Для меня загадка, зачем это пишут в титрах или аннотациях. Ну, ладно пишут – мало ли чего напишешь на афише или обложке, чтоб смотрели (покупали). Самое смешное, когда это пишут как бы в оправдание. «Вам не нравится этот фильм (роман), вы находите его искусственным, вымученным, конъюнктурным – а ведь он основан на совершенно реальных событиях, и его герои – на самом деле реальные люди». Ну и что тут удивительного? Бывает ведь честный нон-фикшен – биография знаменитого человека, документальный рассказ о реальном событии и т. п.

Но тут вот какая закавыка. Биографический роман о прославленном маршале или академике-нобелиате, с именами и фамилиями – это сложившийся тип книги нон-фикшен. А вот написать этакий как бы художественный, но отчасти нон-фикшн о неких реальных, но не очень знаменитых личностях – не получится. Это будет уже не нон-фикшен, а самый что ни на есть «фикшен», который судят по совсем другим законам. Не по законам документалистики, а по законам художественной литературы.

Почему? Потому что прототип никому, кроме автора, не интересен. Он не может сам по себе служить ориентиром. Мы не можем воскликнуть: «А на самом деле все не так было!» (что на самом-то деле означает: «В других книгах рассказано по-другому!») – как восклицаем, читая нон-фикшен про Шостаковича или Ландау, например.

А тут – извините. Никого не интересует, что описанная вами история на самом деле случилась в таком-то году в таком-то городе, с такими-то людьми. Важно, как это написано.

В конце концов, все художественные тексты так или иначе «основаны на реальных событиях», и в них действуют некие «реальные персонажи». Надоевшие примеры – и «Война и мир», и «Преступление и наказание», и «Бесы». В конце концов, любой текст – это некое «лего» из кусочков реальных историй, реальных людей и реально сказанных слов.

Авторы иногда ставят в начале текста вот такие забавные заявления.

Либо: «Все события и персонажи являются вымышленными, все совпадения случайны».

Это означает – перед вами памфлет. Так что ловите тайные намеки, разгадывайте имена, адреса, должности.

Либо же: «Основано на реальных событиях».

Это означает – если текст вас не убеждает, если вы не верите автору, то вы дураки, потому на самом деле все так и было.

Но в искусстве действует совсем другое «на самом деле», чем в жизни.

«Красная книжечка» синопсис сценария очередного оскаробастера

1937 год, январь.

На секретном заводе под Челябинском – взрыв. Производство советского чудо-оружия застопорилось.

Сталину докладывают, что в деле может разобраться только профессор Антон Викентьевич Белосельский. Он уже приговорен к расстрелу на Втором Московском процессе как троцкист, но еще не казнен. Сталин приказывает наркому внутренних дел Ежову найти надежного человека, который отконвоирует профессора на Южный Урал. Это сложное задание, потому что фото профессора уже помещено во всех газетах, и трудящиеся хотят убить его, как бешеную собаку.

Ежов поручает дело капитану госбезопасности Яну Газемберу. Сын румынской еврейки и венгерского австрийца, он в ЧК считается кровавым садистом. Он патологический русофоб. Кроме того – гомосексуал, побывал даже любовником самого Ежова. Он с презрением и брезгливостью относится к самой идее семейной жизни, к женщинам, терпеть не может детей. Он убежденный плебей. А профессор – русский дворянин, натурал, семьянин, с нежностью вспоминает о своей жене и четверых малышах. И, по старой дворянской привычке, не любит «извращенцев и инородцев».

Но в ходе длинной поездки, в которой злобный Газембер вынужден с помощью маузера и своей красной книжечки защищать Белосельского от разгневанных трудящихся, – они начинают понимать друг друга.

Кровавый чекист-гей понимает, что дворянин, гомофоб и шовинист Белосельский – несчастный человек, изуродованный ужасной средой дворянства, гимназии и университета. А шовинист-натурал профессор чувствует, что под суровым френчем чекиста, который походя пристает к мальчикам-официантам, бьется нежное сердце, полное любви к женщинам и великой русской культуре.

Авария на заводе ликвидирована.

Профессор Белосельский дает инженерам нужные указания, и линия по производству чудо-оружия вот-вот вновь начнет работать.

Последний разговор в гостиничном номере. Герои вспоминают свое детство. Выясняется, что оба они из Бессарабии, а отец профессора, известный тамошний антисемит, во время погрома убил деда и бабку Газембера и изнасиловал его мать. То есть не исключено, что они – братья. Белосельский становится перед ним на колени и просит прощения. Газембер его прощает. А Белосельский в ответ прощает его за то, что «инородцы сделали с Россией». Они оба понимают, что России нужно не чудо-оружие, а духовное возрождение, демократия и толерантность.