Дочь Луны - [8]

Коснувшись ногами ледяного пола, Фэйт застыла, словно протрезвев. Ты с ума сошла, сказала она себе. Вместо того чтобы запереться на десять замков, ты сама идешь навстречу опасности. Да, он ведет себя невероятно благородно. Невероятно нежно, сказала бы она. Такую предупредительность она за всю свою жизнь встречала только со стороны техасского полицейского, который ее выручил. Но у Гэррета Хэнкока были на то свои причины: его сестра тоже имела несчастье выйти замуж за типа, подобного Фрэнку. А откуда такая чуткость в этом мужлане? С чего бы это ему быть таким ласковым?

Более тридцати процентов женщин страны становятся жертвами плохого обращения со стороны супругов. Такую вот потрясающую статистику сообщил ей ее адвокат. Тридцать процентов! Почти треть! А это значит, что таким, как Фрэнк, имя — легион. И уже одного этого достаточно, чтобы иметь основание не доверять Мику Пэришу, сколь бы обходительным он с ней ни был. Да, он мог оказаться не таким, как другие. Но, возможно, именно в силу своей непохожести на других мужчин он и живет один, хотя, если судить по обстановке спальни, какие-то женщины присутствовали в его жизни.

Ветер застонал за окном, и Фэйт зябко поежилась.

Чуткость! Деликатность! Фрэнк тоже был образцом чуткости в течение нескольких месяцев до свадьбы. Более того, за весь первый год их семейной жизни он даже голоса на нее не повысил. А потом ударил. Мужчины хитры и коварны, чтобы не показывать сразу всей своей гнусной сущности.

Конечно, в обществе этого Мика Пэриша она странным образом ощущает себя защищенной и умиротворенной… Но, возможно, это всего лишь отголоски воспоминаний о той давней поездке в эти края, о самом счастливом и солнечном времени ее жизни. Сегодня кажется невероятным, что такое могло быть, но это было, и было именно здесь… Но потом она вернулась в Техас и обнаружила, что мать вторично вышла замуж. Отчим оказался угрюмым, мелочным человеком. За малейший проступок он обрушивал на падчерицу море проклятий, а при случае не брезговал и ремнем… Отец остался далеко, а потом умер, и тонкая ниточка, связывавшая ее с чудесным прошлым, оборвалась навсегда. Но осталась память, и именно эта память в тяжелую минуту жизни привела ее обратно в округ Кокард.

Фэйт натянула на себя длинный, до колен, свитер. И тут ребенок в животе шевельнулся. Она улыбнулась: ей невероятно приятно было ощущать себя беременной, нравилось чувствовать, как в ней растет ее будущее дитя, нравилось думать, что скоро она сможет взять на руки сына или дочь.

Спустившись по лестнице, она обнаружила Мика в кухне. Он стоял у плиты, размешивая в ковшике обещанное какао, и поприветствовал Фэйт коротким кивком.

— Страшно подумать, что творится снаружи, — робко заметила она, в первый раз без страха глядя на него. Удивительное дело: мужчина, полицейский — и все же он так бережно отнес ее в спальню и укутал одеялом с такой заботливостью, с которой она, пожалуй, не сталкивалась никогда в своей жизни.

Мик окинул ее оценивающим взглядом. Интересно, имеет она хотя бы малейшее представление о том, как притягательно выглядит: с растрепанными волосами и раскрасневшимися со сна щеками? Наверняка, имеет. Женщины чувствуют, имеют они успех у мужчин или нет. Это их главный козырь в жизни.

Но что-то в простодушном взгляде ее голубых глаз тронуло Мика, несмотря на все его предубеждения в отношении женщин. Удивляясь самому себе, он откашлялся и заговорил:

— Когда попьем какао, я отыщу вам пару подходящих ботинок и что-нибудь из теплой одежды. Если вы действительно ни разу не видели метель, то грех упускать такую возможность.

Лицо Фэйт просветлело. Казалось, на мгновение она забыла обо всех своих страхах и переживаниях.

— Вы не шутите? Мы выйдем на улицу? Это не опасно?

— Опасно, если мы проторчим там слишком долго, миссис Уильямс. Но мы выйдем минут на десять — этого вполне хватит, чтобы в полной мере насладиться метелью.

Лицо Фэйт озарила по-детски радостная улыбка. Она подозревала, что Мик идет на улицу только ради нее, но сдержать своей радости не могла, а потому в порядке ответной любезности выпалила:

— Я была бы очень признательна вам, мистер Пэриш, если бы вы звали меня просто Фэйт.

— А меня можете звать просто Мик.

Нечасто, видимо, этот суровый мужчина делал такие предложения, поняла Фэйт.

— Спасибо, — как можно вежливее ответила она.

— Берите стул и садитесь, какао уже готово. — Он мельком взглянул на гостью и тут же торопливо перевел взгляд на кастрюлю. — Два часа назад, мне пришлось вас схватить, чтобы вы не упали на пол. Я за вас очень испугался. Сзади стоял стул, еще немного, и вы бы упали…

Фэйт сидела за столом прямо, прикрывая ладонями живот. Ее мучила мысль о том, что необходимо извиниться, но для этого пришлось бы рассказать о Фрэнке и о его отношении к ней, а говорить на эту тему ей хотелось меньше всего на свете. Да что там — говорить, думать не было сил. Забвение — вот единственный способ убежать от преследующего ее страха.

Мик, оторвав от бумажного полотенца кусок, аккуратно сложил его и подал ей в качестве салфетки. В Фэйт шевельнулось что-то вроде благодарности: этот большой мрачный мужчина, казалось, чувствовал холостяцкую неустроенность своего быта, и такой вот маленькой заботой пытался скрасить ее пребывание в его доме. Глаза Фэйт остановились на руках Мика, сжавших чашку с дымящимся напитком. Большие и такие чуткие руки. И очень искусные. Фэйт готова была биться об заклад, что нет на свете работы, которой эти руки не смогли бы сделать.