Дочь чиновного человека - [21]

- Она, кажется, не жилица у нас; надо бы позабыть все прошедшее.

И Надежда Сергеевна разгневалась и закричала:

- Не беспокойтесь; поверьте, что она очень живуща.

Но когда Карл Иванович, через неделю после этого, объявил, что у нее в сильной степени развилась чахотка, которая давно скрывалась в ней, и что вряд ли она проживет с месяц, Надежда Сергеевна призадумалась, и с этой минуты она, говорят, стала снисходительнее и внимательнее к умирающей. Впрочем, она никогда не оставалась долго с нею; не знаю, может быть, совесть, а может быть, и равнодушие были тому причиной.

Обрученница смерти, бедная девушка, казалось, вполне примирилась с своею участью.

Несмотря на страданье и болезнь, лицо ее выражало совершенное спокойствие: видно, она чувствовала себя счастливее. Часто заставали ее пристально смотрящую на образ спасителя, стоявший у ее изголовья. В эти минуты уста ее шевелились, произнося молитву, и эта молитва изливалась слезами, которые катились по впалым щекам ее.

Страшно видеть человека, избалованного земным счастием и не приготовленного к святым таинствам загробного бытия, когда смерть внезапно налагает на него ледяной перст свой, когда она отмечает его вдруг своею разрушительною печатью; но смотреть, как потухает жизнь несчастливца, у которого ничего не остается, кроме высшего обетованного блаженства, кроме надежды на милосердие господа, - о, это совсем другое!..

Да, смерть - или безобразный скелет с острою косою, или светлый ангел, разрушающий земные узы, или душная и тесная яма, которую зовут могилой, или радужные крылья, уносящие в беспредельность и вечность…

Для нее смерть была светлым ангелом. В самую тяжкую минуту жизни она прикоснулась к ней и прошептала: "Пора! Я буду твоей спасительницей, мера страданий твоих начинает переполняться…"

Девушка перекрестилась и подумала: "Благодарю тебя, господи, ты сделал меня причастницей твоей благости. Ты принял мои кровавые слезы, ты услышал мои горячие молитвы!"

Прошел месяц, и лицо ее так изменилось, что трудно было узнать ее. Она беспрестанно забывалась; видно, какие-то образы носились перед нею, потому что она говорила:

- Вот он, в последний раз я могу посмотреть на него; вот она; благословите, перекрестите меня, будьте мне матерью: я с вашим крестом лягу в могилу.

- Она бредит, - говорили люди, окружающие ее.

Однажды, проснувшись, она почувствовала себя слабее обыкновенного.

Беспокойство и желание чего-то вдруг выразились на лице ее. Она подозвала горничную.

- Подай мне перо и бумаги, - сказала она, - я хочу писать.

Рука ее дрожала так, что она едва могла написать несколько строк; потом прочла написанное, отодвинула чернильницу, посмотрела еще раз на свою записку и спрятала ее под подушку.

Через два дня после этого, часу в десятом утра, она попросила к себе свою мать.

Надежда Сергеевна явилась в ту же минуту и села у ее постели. Бедная девушка, казалось, собиралась с силами, чтоб начать говорить.

- Ну что? как твое здоровье, милая?

- Я чувствую, что час мой близок, матушка. Я хотела бы причаститься святых тайн.

Но прежде чем приступлю к этому великому делу, я должна просить у вас прощенья. Я так много, хоть и неумышленно, огорчала вас. Простите меня… - И слова ее беспрестанно перерывались кашлем, и дыханье становилось слышнее и тяжелее; она силилась приподняться с постели, чтоб упасть к ногам матери.

- Вы видите, - продолжала она, задыхаясь от усильного движения, - я хотела бы лежать у ног ваших, но не моту… Бог прощает всех, по своему милосердию… Простите меня.

Голова ее упала на колени матери - и она запекшимися устами искала руки ее.

Мать приподняла ее и положила ослабевшую ее голову на подушку.

- Моя совесть, - сказала Надежда Сергеевна дрожащим голосом, - в отношении к тебе чиста: я готова предстать на суд божий, пусть он нас рассудит с тобою; я всегда хотела твоей пользы, хотела видеть твое счастье. - Она взглянула на образ и вздрогнула. -

Я прощаю тебя.

- Перекрестите меня! - произнесла больная едва слышно.

Надежда Сергеевна перекрестила ее.

- Теперь у меня еще одна просьба к вам, добрая матушка, одна… Допустите ко мне мою няню; я хочу проститься с нею.

Тень неудовольствия пробежала по лицу Надежды Сергеевны; но она тотчас скрыла это.

- Изволь, моя милая, я согласна.

- Благодарю вас… Еще я не хочу ничего скрывать от вас, и могу ли я скрываться в такие минуты? Я поручу няне отнести записку к матеря этого живописца, к простой и честной старушке; она любила меня без всяких видов: я только прощаюсь с нею в этой записке, больше ничего. Вы сделаете мне и это снисхождение?

В этот раз брови матери грозно надвинулись на глаза, так что она вдруг не могла расправить их. Судорожное движение гневно покривило ее губы; однако чрез минуту она успокоилась и отвечала:

- Пожалуй, если ты этого непременно хочешь…

- Прикажите же послать за нею и за священником; мне непременно хочется причаститься сегодня. Скажите батюшке.

К вечеру больная сделалась беспокойнее.

- Что же нет няни? - спрашивала она, - послали ли за священником?

Она вполголоса читала молитвы и по временам вздрагивала и прислушивалась, нейдет ли кто. Дверь скрипнула, точно кто-то вошел на цыпочках.