Дочь Атланта - [8]

Мои дни в самом деле летели, но разве что непроходимая пропасть между вчерашним и сегодняшним, пропасть времени отделяла меня от острова Соленого. Всем своим существом я вроде был еще там, я еще не перешел на другую жизненную колею, хотя — пора бы.

Дернул меня черт тогда очутиться опять неподалеку от тех мест — на совсем небольшом расстояньице, ну, скажем, порядка Лондон — Парик. Как не использовать возможность и не махнуть на день (тут уж без дураков — ни на минутку больше) туда, в сказку. И не хотелось ведь, смутно противился, как разумная женщина, умеющая ставить точку, чуя, что лучшее в прошлом и лучшего не будет. И все жена Соленый… Напрасно?

— А, запоздалый гость! — Алексей Александрович широко отворил дверь в пустой дом, снисходительно глядел на меня и улыбался. Открыто улыбался: ну, браток, сам пеняй на себя, раструбил о нашем островке на весь белый свет, и налетел сказочный принц…

— Как они, где?

— Молодые-то? Гуляют, отчего ж им не гулять. Делов-то… Придут, никуда не денутся — пока. Да вот — легки на помине…

Они шли, держась за руки, радуясь моему непрошеному появлению, беспричинно радуясь, как любому знакомому и незнакомому, морю, чайкам, грозе, радуге. Налетели на меня, обнимая, словно вовлекая в слышимый им одним веселый ритм жизни. Галя необычно много смеялась, Эдвии тоже был странно несерьезен, только выговорив довольно правильно по-русски «здравствуйте» и «до свидания», помрачнел. «Он от нас уезжает», — Галя махнула рукой на пристань, будто оттуда уже начинался океан.

От него за версту веяло болтливой удачливостью: «Я уезжаю готовить виллу, сыну…» «Дворец, — перебила, подсказала она, — все ведь предусмотрел, ничего не пропустил. Счастье по списочку, и списочка не нужно — в голове держит. А ну — пали!!»

Грубо, хрипло прозвучал гудок, и еще, и устало сник.

— Вилла-дворец. Помещения — двенадцать главных: игрушечная, спальная, столовая, воспитательная, библиотека, галерея картин, приемная, салоны. И, кроме этого, бассейн — плыви, плыви, теплая водичка, автогараж, оранжерея. Собственно — в лучшем краю страны — все, все кругом оранжерея для одного единственного чудесного цветка… Ого! — Эдвин подбросил часы, быстро поцеловал Гале руку, потащил к пристани.

— С нами, с нами! — Галя тянула и меня, и дядю, хохоча, убегала вперед по тропинке и минутку ждала нас, понуро уставясь в землю. Взлетела с Эдвином на катерок, вплотную глянула на него, в лицо. Соскользнула, оттолкнула легкий трап и вроде бы само судно. Поднялась на осевший в песок лысый камень, и, перекрикивая натруженный мотор.

— Нет, нет, нет, нет. нет!.. Не будет никого, никого для тебя, для вас. Не отдам никому на свете сына моего, выношенного, кровного. Не отпущу никуда, ни за что — ни учиться, ни терзаться, ни любить. Обойдется! На твои инкубаторы не надеюсь, не запродам души в твою виллу, не хочу, не могу, не буду.

Перебили два коротких удара об рельс, катерок стал разворачиваться. Мы заметили, как Эдвнн подбежал к капитану, запамятовав необходимые сейчас слова, он больше жестами просил его остановиться. Катерок на минутку замер, притих. «Поймите, стоп, стойте, капитан, час — личные переговоры, капитан, я отлично оплачу простой, время всегда — деньги…» Может, потому что молодой капитан впервой услыхал такой оборот, он секунду его обмозговывал и неожиданно успехнулся: «Время — жизнь.» Та, та, та, та-та-та…

…Мы с Галей и дядей Алешей шли по тропинке тихо, стараясь не наступать на сухие веточки, шли медленно, чтоб она никогда не кончилась, тропинка. Тихо было за столом в домике, свет мигал, вокруг лампы плясали обезумевшие мотыльки. И хоть мы всматривались в них, в мотыльков, только в их кружение, молчать стало невмоготу…

Не люблю часто вспоминать тот вечер; не стоит каждый день привыкать к патетической. К тому же обычно из всего запоминаются моменты, фрагменты, а здесь сплошь, ярко, точно потом учил наизусть…

— Слушайте, Алексей Александрович, — сказал я, — в саду древних Гесперид росли чудесные золотые яблоки…

— А вы думали, прыгающий юноша, почему они золотые?

— Ваши?

— Какие они мои, как дети — только и всего. А золотые, талантливые — это все от Земли, все она — от щедрот своих…

— Геспериды — дочери нимфы Геспериды и Атланта, держащего небо на своих плечах. Брат Атланта — Прометей. Светло и радостно было его племянницам в саду, где сияли золотые яблоки. Но царь Бусирид вздумал похитить прекрасных девушек и нанял пиратов, чтобы те увели Гесперид. Сам божественный Геракл спас девушек. Они одарили героя золотыми яблоками и, наверно, огненными взглядами. И он ушел вдаль, навстречу своему трудному бессмертию…

— Мне кажется, юноша, — у древних было не такое уж буйное воображение. Их изумительные предания, их небожители лишь чуть-чуть отдалялись от жизни, ровно настолько, чтобы жизнь предстала звонко легендарной. Грозный, наивный Олимп был весь на виду; они не рисковали заглядывать в головокружительные бездны Вселенной, той, что над головой, и той, что таится за одной ресничкой. Э, да ни одному Атланту не удержать и миллионной доли этой жуткой выси. Послушайте и вы сказочку, что приближается к нашим дням…