Дочь алхимика - [18]
О том, что произошло, что послужило причиной того, что привлекательный кутила превратился в нелюдимого отшельника, об этом в замке не говорили. Аура сомневалась, что Шарлота знала ответ на этот вопрос. Сама Аура была единственной, кому позволено было подниматься на чердак, тем не менее, она смутно представляла себе характер занятий Нестора. Он всегда тепло относился к ней, а иногда даже с любовью — привилегия, которой наслаждались немногие в замке. Ни Сильветте, ни Даниелю и, уж конечно, ни Шарлоте, не позволялось посещать поднебесную империю Нестора.
Шарлота знала о предпочтении, которое оказывал Нестор Ауре, поэтому она все больше и больше любви отдавала Сильветте. Малышка получала лучшие платья от портных из Берлина и Гамбурга, все её желания всегда осуществлялись.
Без сомнения, Аура тоже любила Сильветту, но в ней так же присутствовало темное чувство ревности к сестре. Она никогда не понимала отношения к ней Шарлоты, находила его несправедливым и подлым, кроме того, Аура догадывалась, что делает Сильветту в глазах матери намного более достойной любви. Все дело в том, что у Шарлоты была какая-то тайна.
Аура никогда не говорила с ней об этом, но, возможно, сейчас наступил подходящий момент — в следующие три года такого не будет.
— А Фридрих вообще знает? — спросила она нежным голосом, не глядя на Шарлоту и сосредоточив все свое внимание на обуви.
Она услышала, как её мать резко вдохнула воздух.
— Что ты хочешь этим сказать? — Вдруг она подошла, схватила Ауру за подбородок и подняла его вверх. — Что должен знать Фридрих?
Аура пожалела, что задала этот вопрос. «Зря я так сказала, — подумала она, — веду себя как чудовище», — хотя чувствовала она себя при этом превосходно. В лице Шарлоты впервые появилась неуверенность, впервые в её взгляде промелькнула открытая неприязнь. Итак, время пришло, наконец-то они будут откровенны друг с другом.
Аура вложила всю непокорность в свой голос:
— Он знает, что является отцом Сильветты?
Молчание. Жар ударил Шарлоте в голову, как будто ее обожгло открытым огнем, и замахнувшись, она отвесила Ауре звонкую пощечину.
Та даже не пошевелилась: глядя с печалью она осталась сидеть на краю постели.
— Почему ты поступаешь так со мной? — тихо спросила Шарлота. Её голос был не сильнее чем легкое дуновение ветра. — Почему? Ответь мне.
— Ты сама так поступаешь с собой, мама. Это целиком и полностью твоя вина.
Казалось, на какое-то мгновение Шарлота погрузилась в себя. Потом, как будто очнувшись, она провела рукой по глазам, размазывая косметику.
— Это все Нестор, не так ли? Это он рассказывает подобные вещи?
— Нет, мама, он тут ни при чем. Но многого не надо, чтобы понять правду.
— Тогда послушай меня внимательно: что бы ты ни хотела считать правдой — на самом деле, все совсем по-другому. — Шарлота резко повернулась, рванула на себя дверь и вышла в коридор. — Совсем по-другому, понимаешь?
Дверь захлопнулась, и Аура осталась одна, облитая разноцветным светом оконной мозаики. Взбешенная собственной злобой, она схватила ботинок, и, размахнувшись, со всей силы запустила им в окно. Стекло не разбилось — ботинок отскочил и упал на пол.
«Зачем я это только сказала? — думала она в отчаянии. — Как я могла сказать ей такое?»
Аура упала на постель и горько зарыдала.
Когда Джиллиан в полдень сошел с поезда, он решил купить ежедневную газету, но вокзал был таким маленьким, таким бедным, что в нем не было даже киоска.
Гермафродит был единственным пассажиром, высадившимся здесь. Сумку с вещами и пару инструментов, которые дали ему Камень и Нога, он с удовольствием оставил бы в вагоне — они будут ему только помехой. Он не испытывал нужды ни в оружии, ни в одежде — послезавтра он уже поедет назад. Джиллиан ни секунды не сомневался, что к тому времени выполнит свой заказ.
Держа в правой руке противную сумку, он прошел мимо домика смотрителя к выходу. Здесь не было ни зала ожидания, ни какого-либо другого помещения, в котором он смог бы согреться, поэтому ему пришлось почти час простоять на пронизывающем ветру, пока не показалась приближающаяся упряжка.
Станция одиноко располагалась посреди поросшей травой равнины, которая где-то на севере граничила с дюнами. Черная железнодорожная насыпь, разделяющая скудный ландшафт на две половины, была единственной, что было заметно под этим серым осенним небом. Джиллиан видел на какой-то карте, что на некотором удалении есть деревня, в получасе езды на восток, откуда оставалось всего ничего: какая-то поездка на лодке до острова, на котором располагался замок семьи Инститорис. Джиллиан ненавидел лодки, и терпеть не мог моря.
