Дочь адмирала - [96]

Наконец-то я поняла, кому вручила свою судьбу.

— Ты чудовище, Коля. Я справилась с этой напастью не для кого-то, а для себя.

— Ха-ха! Что за прекрасные слова! Не иначе как из какого-нибудь твоего фильма? Ты ребенок, Вика, взрослый ребенок, который путает киносюжеты и реальную жизнь. Проснись! Это не кино. Твой отец наверняка уже умер, и от того, бросишь ты пить или нет, ничего не изменится!

Я убежала из дому. Я знала Колю. В запое, как сейчас, он талдычил об одном и том же, пока не напивался до потери сознания.

Я пошла к реке и, присев на берегу, задумалась. Мне трудно было бы смириться с мыслью, что мой отец умер, но я понимала, что, если это произойдет, мне придется смириться. Я не ребенок, как утверждает Коля, и вовсе не живу в мире киногрез. Если Ирина Керк сообщит нам печальное известие, я найду в себе силы пережить его. Я бы не выдержала такой жизни так долго, если бы проводила ее лишь в мечтах и фантазиях.

Моим чувствам к Коле пришел конец. Впервые я поняла, что влюбилась в киносценариста, не разобравшись, что он за человек. Он жил лишь ради того, чтобы пить и писать, губя всех, кто оказывался рядом. Он не бросил пить, даже угодив с сердечным приступом в больницу, куда я, как последняя дура, таскала ему каждый день обед почему-то считая себя виновницей его недуга. Едва выписавшись из больницы, он снова начал пить.

Я понимала, что буду и дальше восхищаться его талантом, но я должна во что бы то ни стало освободиться от него. Остаться с Колей — значит погибнуть вместе с ним. Но как от него освободиться? Сколько раз мы с мамулей выставляли его из дому, а он снова возвращался как ни в чем не бывало. Его эгоизм не допускал и мысли, что кто-то может отвергнуть его. Не хотеть его, если он кого-то хочет? Да это просто не укладывалось у него в голове.

В конце концов мамуля нашла способ избавиться от него. Произошло это как-то вечером, когда Коля, по своему обыкновению, напился и нес очередную нескончаемую околесицу. Трудно было даже понять, о чем он говорит, так заплетался у него язык.

И вдруг я возьми и скажи:

— Если бы кто-нибудь хоть раз увидел его в таком состоянии, мы бы, глядишь, и избавились от него.

Мамуля сразу поняла, к чему я клоню. Ведь стоило мне пожаловаться на Колю кому-нибудь из его друзей — коммунистов или членов Союза писателей, они воспринимали мои слова так, словно это была чистая околесица.

— Да, он немного выпивает, — заявил мне один из них, — но при этом всегда остается человеком.

Мамуля ушла в свою комнату. Я слышала, как она говорит с кем-то по телефону. А вскоре в квартире появились гости — председатель Колиной писательской организации, милиционер, врач, секретарь партийной организации. Когда они пришли, Коля был в ванной.

— Я пригласила вас сюда, товарищи, — вежливо начала мамуля, — чтобы вы воочию увидели человека, столь высоко вами ценимого, человека, которого мы вытащили из грязной лужи, не то он бы в ней захлебнулся.

В ответ раздался возмущенный ропот.

Я сказала:

— Кто-нибудь из вас знает, каким образом он потерял четыре передних зуба? — Я поглядела на врача.

— Не имею чести быть его дантистом, — ответил доктор, — но полагаю, поскользнулся и упал в сугроб.

Я рассмеялась.

— В этой комнате, доктор, никогда не выпадает снег. Просто Коля напился до чертиков и упал, ударившись лицом о спинку вот этого кресла.

В этот момент в комнату вошел сам Коля. И остановился как вкопанный, потом возмущенно взглянул на нас с мамулей и схватился за грудь.

— Что вы еще задумали? Хотите довести меня до очередного сердечного приступа?

— Давайте, — сказала мамуля — Ваш врач уже здесь.

Коля отвернулся.

— Я иду спать. — И направился в мамулину комнату.

Но тут вперед выступил милиционер.

— Здесь вам спать не положено. Вы тут не прописаны.

Коля обернулся и, потеряв равновесие, уперся рукой в стену, чтобы не упасть.

— Какой позор, Коля, — вмешался партийный секретарь. — Вас удостоили наивысшей награды, какую только может получить член партии в нашей стране, а вы опозорили ее.

— Правильно, — сказала мамуля. — Пока этот человек будет продолжать настаивать на проживании в этой квартире, на что не имеет законного права, он будет позорить коммунистическую партию. Мы, две слабые женщины, не можем справиться с ним.

Коля дико озирался по сторонам, но понял, что попал в ловушку, и безропотно ушел вслед за гостями из квартиры.

На следующий день он позвонил и сказал, что возвращается. К счастью, я уезжала из Москвы в Молдавию на съемки, о чем и сообщила ему.

— Я тебе не верю, — сказал Коля.

— А мне все равно, веришь или нет. Хочешь, приходи. Тебя встретит мамуля со скалкой.

— Я приду, когда ты вернешься.

— Послушай, Коля. Я не хочу видеть тебя. Никогда! Понял?

В его голосе послышались заискивающие нотки.

— Вика, дорогая, ты сама не знаешь, что говоришь. Ты же помнишь, у нас всякое бывало.

— Да, помню. А потому, если ты осмелишься когда-нибудь подойти ко мне или к мамуле, клянусь, я позову милицию!

— Вика!

Я повесила трубку.

ИРИНА КЕРК

Возвратившись домой в Коннектикут, Ирина Керк твердо решила снова начать поиски Джексона Тэйта. Из памяти не уходило заплаканное лицо Виктории. И все же взялась она за дело не сразу. Что-то удерживало ее, видимо, какое-то внутреннее чувство подсказывало, что с поисками адмирала лучше неделю-другую подождать.