Добывайки в воздухе - [18]

Над каминной доской, по обе ее стороны, были медные газовые рожки на шарнирах, позеленевшие от времени. На кронштейне одного из них болталась мерная лента с нанесенными на нее делениями. На самой полке Арриэтта увидела край треснувшего блюдца, лезвия огромных, видимо, портновских, ножниц и большую железную подкову, поставленную на попа.

Под прямым углом к камину, отодвинутая от наклонной стены, стояла ножная швейная машина, точь-в-точь как та, вспомнила Арриэтта, что была в Фирбэнке. Над ней свисали с гвоздя резиновая велосипедная камера и мочалка из рафии. На полу стояли два сундука, лежали кипы старых журналов и ломанные садовые стулья. Между сундуками был прислонен к стене сачок, с помощью которого их захватили. Хомили взглянула на бамбуковую ручку, и, дрожа, отвела глаза.

С другой стороны комнаты возвышался большой кухонный стол, рядом — кресло с высокой плетеной спинкой. Стол был уставлен аккуратными стопками тарелок и блюдец разного размера и другими вещами, которые снизу трудно было разглядеть.

На полу возле кресла, под самым окном, они увидели массивный ящик орехового дерева, инкрустированный потемневшей от времени бронзой. Полировка растрескалась, местами совсем сошла.

— Похоже на дорожный несессер, — сказал Под; он видел нечто подобное в Фирбэнке, — для гребенки, мыла и одеколона. Или на одну из этих складных коробок для письменных принадлежностей. Хотя нет, — продолжал он, подойдя поближе к ящику, — тут сбоку ручка.

— Это музыкальная шкатулка, — сказала Арриэтта.

В первый момент им показалось, что ручку заело, но вскоре она пошла совсем легко. Добывайки поворачивали ее, словно рукоятку старомодного катка для белья, трудно было лишь на самом верху оборота. Однако Хомили, при ее длинных руках и пальцах, умудрилась дотянуться и туда, — она была немного выше Пода. Послышался скрип и шорох, затем раздалась мелодия, прелестная, как перезвон колокольчиков, под которой эльфы водят свои хороводы, но почему-то немного печальная. И вдруг она кончилась, так же внезапно, как началась.

— О, сыграй еще раз! — вскричала Арриэтта.

— Хватит, — сказал Под, — у нас много дел.

Он внимательно рассматривал стол.

— Ну хоть один разочек, — упрашивала Арриэтта.

— Хорошо, — сдался он, — но поторопись. Уже не так рано…

Пока шкатулка исполняла на «бис» свою песенку, Под стоял посреди комнаты, не сводя глаз со столешницы.

Когда Арриэтта и Хомили присоединились к нему, Под сказал:

— Туда, наверх, есть смысл забраться.

— Не представляю, как ты это сделаешь, — сказала Хомили.

— Погоди минутку, — прервал ее Под. — Я, кажется, придумал…

Они послушно замолчали, глядя, как он переводит глаза с предмета на предмет; вот он измерил высоту кресла с плетеной спинкой, вот, отвернувшись от него, взглянул на мочалку, прикинул, где вколоты в манекен булавки, и снова посмотрел на стол. Хомили и Арриэтта затаили дыхание, понимая важность момента.

— Легче легкого, — сказал наконец Под, улыбаясь, — детская игра, — и потер руки; он всегда веселел, когда удавалось успешно решить какую-нибудь профессиональную задачу. — Не удивлюсь, если там, наверху, полно всякого добра.

— Но нам-то что с этого толку? — спросила Хомили. — Раз отсюда все равно не уйти?

— Почем знать? — возразил Под. — Но так или иначе, — бодро продолжал он, — будем при деле — не станем вешать нос.

Глава тринадцатая

Вскоре у них установился определенный распорядок. Утром, часов около девяти, в мансарде появлялись миссис или мистер Плэттер — или оба вместе — и приносили еду. Они проветривали комнату, убирали грязную посуду и вообще «устраивали» добываек на день. Миссис Плэттер — к ярости Хомили — упорно продолжала смотреть на них, как на кошек, и, помимо блюдца молока и миски с водой, ежедневно ставила на чистом листе бумаги не только еду, но и противень с золой.

Под вечер, между шестью и семью часами, все повторялось и называлось это у Плэттеров «укладывать их спать». К тому времени темнело, нередко добывайки уже дремали, и шорох спичек по коробку, яркое пламя и рев газового рожка пробуждали их ото сна. Согласно одному из правил Пода, как бы деятельны ни были добывайки между приходами их тюремщиков, те не должны были видеть их нигде, кроме как в картонке. Времени забраться туда было предостаточно, так как шаги на лестнице загодя предупреждали их, что идут Плэттеры.

— Они не должны знать, что мы умеем лазать, — напоминал Под.

Завтрак состоял из того, что сами Плэттеры ели утром, ужин — более разнообразный и вкусный — из того, что те ели на обед. Если добывайки оставляли что-нибудь на тарелке нетронутым, это им больше не приносилось. «В конце концов, — сказал как-то мистер Плэттер, — книг о них нет, как нам выяснить, чем они питаются? Только путем проб и ошибок. Дадим им немножко того, немножко этого, вот и увидим, что им по вкусу».

За редкими исключениями — когда мистер или миссис Плэттер решали заняться в мансарде починкой или поднимались наверх с подносами чайной посуды, ножей и ложек, чтобы спрятать все это на зиму, — часы между завтраком и ужином были в полном распоряжении добываек.

Это были очень деятельные часы. В первый день Под с помощью согнутой булавки и длинной, завязанной узлами тесьмы умудрился забраться на стол, а когда убедился, что путь этот не представляет опасности, показал Арриэтте, как подняться к нему. Позднее, сказал он, они сделают из рафии веревочную лестницу.