Добрый вечер - [23]

Хоботов кивнул на кусочек картона.

– Фоторобот, – объяснил Литвин, – Сделан по показаниям потерпевших.

– Потерпевших. – Повторил вслед за Литвиным Хоботов. – Значит, их было несколько?

– Даже больше, чем мы предполагали, – произнес Георгий, сочувственно глядя на сутулую фигуру художника. – Когда была та, последняя встреча?

– С полгода… А «философа» я, представьте, потом видел. Даже поговорили. Пошел на этюды (предложили в издательстве проиллюстрировать Гиляровского, сувенирную книжечку), хотел кое-что из старой Москвы «набросать». И вот на Чаплыгина, вижу, дома старые ломают. Подошел. Встретились… нос к носу. Он, по-моему, там работает.

– Почему вы так решили?

– А он из-за забора вышел. В телогрейке, Я сразу и не узнал. Подходит этак, нагло улыбается и говорит: «Рыщешь?.. Не понял, что тебе сказали: „Пшел вон?!“» Ну, я не стерпел. Нервы тоже не железные, размахнулся. Неловко получилось – какой из меня драчун? Он перехватил руку и смеется, Противно так. Еще и пальца не хватает.

«Ого, – кольнуло Литвина, – вот оно, наконец!»

– Пальца? – быстро переспросил Георгий. – Где? Какого?

– По-моему, на правой руке… – озадаченно ответил Хоботов.

– Давно его видели?

– С неделю назад.

– Нарисовать сможете? – Литвин быстро бросал короткие вопросы, обеспокоенному такой переменой Анатолию.

– Кого?

– Фило… всех, кто был в ресторане.

– Попробую.

Хоботов подвинул к себе кусочки ватмана и черный фломастер. Рисовал он быстрыми короткими штрихами. Вскоре на бумаге появилось лицо молодого мужчины с крепким подбородком и неприятно наглыми глазами. Впалые щеки, нос с горбинкой, чуть приподнятая бровь.

Нетрудно догадаться, что это и есть «философ». Так оно и оказалось.

Анатолий уже набрасывал другой портрет. Губы гонкие, сжаты в ниточку. Литвин никогда не видел этого мужчины, но было впечатление, что он его знает. Откуда?

– Хорошо же вы их запомнили.

– Профессия, и люди мне не безразличные. А этот, – Анатолий ткнул в портрет второго, – так на меня посмотрел…

9

На Чаплыгина Литвин помчался сразу же, выйдя от Хоботова. Надо было узнать, кто ломает, что, и не сломали ли все до конца? От начальства строительного управления, возможно, удастся подучить какие-нибудь данные об этом парне без пальца.

Успеть бы на автобус. Спасибо водителю, подождал.

…Удача? Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить!..

…На Чаплыгина лучше через этот двор, потом прямо по переулку…

Рядом что-то ухало, что именно невозможно рассмотреть из-за тучи бело-розовой пыли. Надрывно стучали отбойные молотки, пытаясь сломить сопротивление двухэтажных московских старожилов. Победа была за техникой.

Уже около пяти. Рабочий день заканчивается. Литвин бистро вошел в раскрытые ворота с категорической надписью «ПОСТРОННИМ ВХОД СТРОГО ВОСПРЩЕН». Перепрыгнув через искореженную балку, он окликнул пожилого мужчину в засаленной телогрейке, копавшегося у компрессора.

– Не подскажете, в ведомстве какого строительного управления эти развалины?

– Подскажу, чего скрывать… А тебе кого надо-то?

– Приятеля одного.

– Да ты не крути. Чего надо. Рамы, двери, печные изразцы? Это и без приятеля можно. Сговоримся. Много не возьму. Жалко, пропадает. И никому не надо…

– Не нужны мне рамы. Мне, действительно, одного друга отыскать необходимо, – он поджал фалангу указательного пальца на правой руке и потряс кистью.

– A-a-a, Сашку? Вон, видишь, да не-е, не тот, вон домик остался. Ага, так и есть, если не ушел. Войдешь и налево, там его хозяйство.

И он снова отвернулся к своему замолкнувшему компрессору. Старые доходные дома и полуснесённые сейчас особнячки, прятали в своем дворе старый флигель, видимо, бывшую дворницкую, избранную строителями временной штаб-квартирой.

До «домика» было не так далеко. Но пройти по «полю битвы» за прогресс, где обе стороны несли потери, которые так и бросили здесь, оказалось не так просто. Наконец, оставив справа от себя обломанную коробку дома, казалось, сошедшую с кадра из хроники времен мировой войны, а слева – бульдозер со сползшей гусеницей, он добрался до облезлых вагонщиков, среди которых и притулился флигелек с яркой надписью «Прорабская».

Георгий толкнул дверь. Комната, куда он попал, была почти пустой. Только перед зеркалом причесывался парень, явно собиравшийся уходить.

– Вам чего нужно? – спросил он, не поворачиваясь и рассматривая Георгия в зеркале.

Литвин ответил не сразу. Он быстро огляделся, заметил баночки с краской, трафареты, рисованный плакат по технике безопасности. Стало ясно – хозяин комнатки по договору мастерит наглядную агитацию на площадке.

– По договору работаете? – строгим начальственным тоном спросил Литвин.

– По договору, – буркнул парень, повернувшись к нему. Он продул расческу и убрал ее в кармашек пиджака. Литвин взглянул на его руки. Указательного пальца на правой кисти не было.

– Это вы – Саша? – снова строго спросил Литвин, еще не решив, продолжать игру или…

– Ну, я… И что? – он весело прищурился на Георгия. – Разве нельзя быть Александром, – имя он выделил, – и работать по договору? Сами-то вы кто? У интеллигентных людей, прежде всего, фамильярничать, принято хотя бы представиться.