Добрый гений - [14]

Мария Теодоровна научила Валерия быть не певцом, а артистом. Я не сумела бы определить, что было основным в его исполнении — владение голосом или проникновение в истории, чаще всего любовные, которым посвящались романсы. Голос его и душа казались неразделимыми Лидусин аккомпанемент содействовал этому объединению. Наверное, лишь содействовал… Но она, как и на давних школьных концертах, первой выходила на сцену и первой кланялась, принимала цветы. С особой пылкостью их дарили жильцы нашего дома, приходившие на концерты по пропускам. Валерий искренними, безыскусными телодвижениями — в этом и было искусство! — тоже выражал благодарность жене и вручал ей цветы, которые адресовались ему.

«Какая разница? — рассуждала я. — Все равно букеты будут в нашей квартире! Да и по справедливости она заслужила… Он бы без нее не запел!»

С каждым концертом Лидуся все тщательней оттачивала мастерство общения со зрительным залом. И отточила его до такой степени, что острие этого мастерства стало все же слегка покалывать мое материнское самолюбие.

Когда мы возвращались домой, Лидуся принималась рассказывать о концерте так, будто мы на нем не присутствовали. Но она не была в упоении. Наоборот, припоминала оплошности и не романсы, которые просили повторить на «бис», а те, что тянули за собой недолгие, разрозненные хлопки. Лидуся четко отличала хлопки от аплодисментов.

— У великих были романсы замечательные и совершенно замечательные, — утверждала она. — Но не было «проходных»… Проходными их сделало наше исполнение.

Она изучала, исследовала, подводила итоги. Это требовалось для программы дальнейших действий.

— Некоторые считают, что успех должен нарастать, как бы созревать по ходу концерта. И в конце спелым плодом падать к ногам исполнителей! — помню, сказала она. — Движение «по нарастающей»?… В общем стратегическом аспекте это подходит. Но для данного конкретного концерта — ни в коем случае. Триумф от первого до последнего номера — вот какую цель надо преследовать. Ее, вероятно, нельзя достичь. Но и не стремиться к ней тоже нельзя!

Она выдвинула перед собой и Валерием программу-максимум. Полумаксимум или минимум Лидусю никогда не устраивал. А Валерий был лишь талантливым «исполнителем»… В том числе и ее воли.

«Пусть лучше идет на поводу у этой воли, прокладывающей ему путь, — уверяла я себя, — чем у своей собственной, не закаленной тщеславием!»

Конечно, созревавшие по ходу концерта плоды успеха падали прежде всего к ногам Лидуси. Она проповедовала равноправие аккомпаниатора и певца, но равноправие несколько нарушалось в пользу аккомпаниатора… Восстанавливать его Валерий не собирался. И я проявляла терпимость, поскольку не сомневалась, что терпение мое во благо сыну. А это благо было тем, ради чего я дышала и превозмогала болезнь.

Выступление на чужом выпускном вечере пять лет назад Валерий и Лидуся посвятили памяти Марии Теодоровны. И на своем выпуском балу они повторили репертуар старых пластинок. В этом была признательность доброй наставнице, но и Лидусин маневр:

— Никто не должен думать, что тогда, в первый раз, мы спекулировали на ее имени.

— Разве мы тогда повторяли старые пластинки… для чего-нибудь? — удивился Валерий.

— Какой бред! — Большие темные глаза Лидуси предельно растянулись, сузились от неискреннего возмущения. Наигранные чувства всегда выражают себя чересчур наступательно. — Какая чушь!… Но эта чушь может кое-кому прийти в голову. Ты думаешь, чем выше по лестнице славы, тем легче общение? Со зрителями — да, безусловно. Но с коллегами — наоборот!

— Да все уже забыли о том первом разе, — благодушно возразил мой сын.

— Ошибаешься… Сейчас многие в уме восстанавливают наш лауреатский путь, анализируют секрет достижений: с чего начинались, как развивались?… А мы в этом зале начали с благодарности Марии Теодоровне и простимся словами благодарности. Мы ничего не делали хитроумно! И не изменились от того, что победили на конкурсе… Понимаешь?

— Впитывай в себя ее рассуждения! Ее ход мыслей… Это беспроигрышный ход! Ходить по-своему с твоим характером небезопасно, — убеждала я сына.

Эти мольбы, обращенные к нему, часто выражал и мой взгляд: «Впитывай, впитывай…» Вероятно, он не очень умело, так сказать, по складам читал то, что было написано на моем лице. За Лидусиной же предприимчивостью следовал по инерции и любви, но не в мыслях. Я чувствовала, что он возлагает надежды исключительно на свой голос и Лидусино музыкальное руководство. А остальному ее руководству подчиняется без вдохновения.

Лидуся тоже прежде всего уповала на свой музыкальный дар и на трудолюбие, которое было бы непостижимым даже для некрасивой женщины, а для красивой было, на мой взгляд, попросту уникальным. К тому же она умудрялась ни на мгновение не забывать о том, что и с внешней красотой нельзя обращаться небрежно. «Быть в форме!» Этот завет Марии Теодоровны был для нее не призывом, не лозунгом, а тоже программой действий.

— Даже выдающемуся таланту никогда еще не удавалось обойтись лишь собственными силами, — убеждала Лидуся. — Каждый человек, я уверена, прибегал к помощи дипломатии… Принимал поддержку тех, кто в масштабах вечности и ногтя его не стоил!