Добрый деловой человек - [21]

— Была. Давно, — улыбнулся Глеб. — А вы?

Но тут подлетела Анюта, кинулась к Глебу, обняла, начала целовать. И заплакала, запричитала, как постарел и поседел Глеб, а потом, без всякого перехода, закричала, чтобы поцеловал сын дорогого гостя и бежал во двор за отцом — хватит тому костяшками греметь, — а оттуда в магазин за белой и шампанским. Это была прежняя Анюта, хоть и изрядно постаревшая. Со спины, правда, ничего нельзя было заметить: такая же стройненькая, проворная. Но узкое ее лицо, привлекательное в юности и очень худое тогда, после блокады, так и осталось худым, испещренным складками-раздумьями, складками-испытаниями настолько, что казалось маленьким — с кулачок.

Анюта, как всегда, тараторила без умолку. Пока они шли по коридору, она успела рассказать, что вся их жизнь в детях, всех они вывели в люди, поэтому и о себе могут без хвастовства сказать: прожили не напрасно.

— Мальчишки Саня и Сеня — тебя-то Сеня встречал, так они схожи, так схожи, что, бывает, и нам не отличить! — институты заканчивают. Сеня — университет, по шведскому языку, Саня — геологический. Наслушался рассказов про Базанова и про то, как в пустыне золото искал-искал да и нашел — с детства ему эти рассказы тетки Даши, соседки, запомнились, — и не стало для него иного пути в жизни: и я, говорит, тоже золото искать буду.

— Ну а тетка Даша сама-то? — перебил ее Глеб.

Анюта втолкнула его в комнату. И тут случилось еще одно чудо: тетка Даша поднялась навстречу — худенькая, маленькая, коротко стриженная, с трясущимся суворовским седеньким хохолком, но совсем не изменившаяся за прошедшие двадцать лет, будто время было уже не в силах больше состарить ее. Она кинулась к нему на грудь, обняла, заплакала, залепетала:

— Глебушка, Глебушка… Живой!

Тут подошла и встала рядом… молодая Анюта. Нет, эта была красивее той, прежней, из его юности. Она была красива — спокойной, очень уверенной в себе красотой. И звали ее Нина. Глеб никогда не видел ее, лишь знал из писем, что родилась девочка и назвали Ниной, потом пошла она в школу и хорошо училась. И вот теперь стоит перед Глебом красавица, и, глядя на нее, начинаешь понимать, сколько в твоей жизни годков ушло, да и каких годков — лучших!

Нина, смущаясь, протянула руку. Глеб обнял девушку, чувствуя ее сопротивление, и поцеловал в лоб. Подумал: «Назвали, как мою мать, и опять живет в этом доме Нина». И тут, словно прочитав его мысли, Анюта заметила, что имя девочке выбирали на семейном совете и что победила тетка Даша, потому как заявила прямо: «Назовете Ниночкой, буду за ней в няньках ходить хоть до самого совершеннолетия. И стану думать, что опять мы с Ниночкой Базановой вместе живем. А назовете иначе — и не подойду, на меня можете и не рассчитывать!» А на кого им было тогда рассчитывать? Анюта, отгуляв положенное, пошла в трампарк — тетка Даша сама ее туда и устроила, а Вася тоже обязан был о работе подумать, о такой, конечно, чтоб ему с ней одной рукой справиться. Хорошо, фронтовая дружба не ржавеет.

— В конце сорок шестого, — рассказывала Анюта, — встретил Вася бывшего полкового командира своего, тоже по ранению из армии подчистую уволенного. В одном бою их с Васей и ранило. А тут встретились. Вася из своей артели ковыляет — в артели он состоял, на ножном штампе работал, металлические пряжки печатал. Работа не пыльная, не денежная, но все при деле, и карточка рабочая, — а тот из автобуса вылезает. Узнал подполковник солдата своего, хотя, если прямо сказать, видок у Васи был бледный. «Как она, жизнь гражданская? — спрашивает. — Работаешь, служишь или так, как некоторые, по инвалидному делу вокруг базаров отираешься?» — «Тружусь, товарищ подполковник». — «Семья большая?» — «Жена и детей трое». — «Сколько же ты ногой вышибаешь? Может, помочь тебе другую работу подыскать?» — «А вы-то кем, товарищ подполковник?» — «Так я в райкоме работаю. Заходи при случае». — «Спасибо». И разошлись как в море корабли.

Рассказал про встречу Вася, я за голову схватилась: «Это надо — так ушами хлопать! Золотую рыбку, можно сказать, в море отпустил, вроде старика в сказке. Так не пойдет! Фронтовик, заслуженный и пораненный, ногой до кровавых мозолей на пресс давит. Пусть этим помоложе кто занимается. Имеешь право на должность более соответственную». Объявляю я это Васе, а он и слушать не желает, ругается безобразно: не хочет по знакомству должность получать. Ладно, думаю, мы и сами с усами. Я и без тебя, голубчик, все спроворю. Выпал у меня свободный час, отправилась в райком. Вы же знаете, Глеб, женщина я стеснительная, но ведь жизнь была какая? Все время ломать себя приходилось… Хорошо меня принял командир Васин, ничего сказать не могу. Выслушал, обещал во всем разобраться. А дней через двадцать — я уж отчаялась, — представь, к нам пожаловал. Мне и принять его нечем, хорошо, «малышок» у тетки Даши нашелся. У нее — и сейчас поищи! — чекушка всегда есть. Ну а я мигом картошечки подварила, селедочку почистила. Сел за стол подполковник, занятостью не прикрылся, нет. Помянули они с Васей дружков своих убитых, а потом командир и говорит: «По делу я к тебе, солдат, с назначением на новое место службы. Знаю тебя по совместной работе и поручился поэтому. Будешь ты заместителем директора магазина работать». — «Как магазина, какого?! — аж вскочил Вася. — Никогда подобным делом я не занимался, не по мне такое». — «Так ведь не советоваться я пришел, солдат. Это приказ, а приказы разве обсуждаются?» — «Проворуюсь, — рубит Вася. — Либо сам проворуюсь, либо меня кто под тюрьму подведет. Не согласен! — аж закипел, и то, что я его под столом за коленку хватаю, не замечает или не хочет замечать. — Я и своей работой доволен, другого не хочу».