Добровольцы-интернационалисты - [13]

— А это что за царапина? — спросил ее Мигель.

Я тоже заметил на правой щеке Франчески красную царапину.

— Да так, пустяки, ветка хлестнула, — ответила она.

— Ты что же, в город не по дороге, а лесом ходишь? — хмыкнул парень.

Франческе ничего не оставалось, как рассказать о своем нелегком пути из части в Мадрид.

Вначале ей повезло. Первые восемь километров проехала на попутном грузовике, что вез ящики со снарядами. Потом, к вечеру, в маленькой деревушке она решила раздобыть лошадь или, быть может, пристроиться на попутную крестьянскую подводу. Постучала в окно крайнего дома. Седой сгорбленный старик пригласил войти. Долго рассматривал гостью, потом, невесело вздохнув, положил на стол кусок сыра, хлеба и пару апельсинов. Предложил остаться, дождаться утра. Но Франческа спешила и уговорила дать ей ослика. Все шло хорошо. Но когда до Мадрида оставалось почти рукой подать, неожиданный удар натянутой поперек дороги проволоки сбросил ее с ослика в кювет.

Подымаясь, она увидела перед собой ствол винтовки. Франкистские солдаты задержали ее. Франческа прикинулась наивной горожанкой, навещавшей дедушку, и они уже собирались ее отпустить. Но подошедший к ним офицер оказался тем самым негодяем, который пытался завербовать ее в Альбасете. Он узнал Франческу. Отпираться было бесполезно. И он решил собственноручно расстрелять ее — повел к ближайшему кустарнику.

Будто смирясь, Франческа незаметно извлекла из кармана вальтер. И в тот момент, когда они подошли к кустарнику и фашист навел ей в лицо луч электрического фонаря, она резко подняла руку и трижды выстрелила. Фонарь погас, фашист с хрипом повалился на землю. Франческа бросилась бежать. Темнота помогла ей.

К утру она вышла на большак. Бойцы-республиканцы, ехавшие на грузовике в Мадрид, увидели ее и взяли с собой.

Рассказ Франчески взволновал нас с Мигелем. Даже если б этот случай оказался ее наивной выдумкой, он обретал глубокий смысл.

— Теперь-то ты поняла, как надо расправляться с врагами? — спросил я ее. — Или ты его, или он тебя.

— Поняла. Одними пощечинами войну не выиграешь.

— То-то и оно, — влюбленно глядя на нее, подхватил Мигель.

Я понимал, что Мигель и Франческа давно не виделись, и оставил их вдвоем.

В часть я вернулся, когда она готовилась к напряженным оборонительным боям. Командир бригады Энрике Листер, как всегда энергичный, шумно приветствовал меня, познакомил с последним приказом командования.

— Да, едва не забыл, — рассказал он. — Какая-то чертовщина получается у наших пулеметчиков. Жалуются, что словно кто-то заколдовал их «максимы» — бьют неприцельно.

— Не может быть! — возмутился я. — Пулеметы — что надо. Может, не умеют стрелять?

— Ну-ну, не кипятись, — стал успокаивать меня командир бригады. — Никто не думает снимать с вооружения твои любимые «максимы». Очевидно, какое-то недоразумение.

— Хорошо, проверю, — ответил я.

И тут же, выйдя от Листера, решил выяснить: что происходит с нашими пулеметами, почему они бьют неприцельно?

Придя в роту, попросил показать «больные» «максимы». Командир роты Гомес выкатил пулемет, ткнул пальцем: «Например, вот этот». Я внимательно, со всех сторон осмотрел его. «Максим» был в полном порядке.

— Кто врет, что он стреляет неприцельно? — негодовал я. — Из него стрелял ваш самый лучший пулеметчик Мигель.

— Зачем обижаешь, Павлито? — насупился Гомес. — Я всегда только правду говорю. Какой смысл мне врать?

— Давай мишень — докажу, что ты не прав.

Солдаты установили мишень, и мы с Гомесом легли за пулемет. Прицелившись, я дал короткую очередь: перед мишенью вздыбились бурунчики пыли. Прицелился тщательнее и дал длинную очередь. Почувствовал, что пули прошили мишень. «Ну, подождите, сейчас я вам докажу, что такое «максим»!» Гомес перезарядил ленту, я нажал гашетку и слегка повел стволом по фронту. Верхняя часть мишени, срезанная, словно бритвой, рухнула на землю.

— Вот так надо стрелять!.. — Отряхивая пыль с брюк, я похлопал по плечу своего испанского друга. Но ротный стоял насупившись, не поднимая глаз:

— А марокканцев пулеметы не берут. Что хочешь со мной делай, а не берут. Каждый день из окопов противника выходят солдаты-марокканцы на глазах у нашей роты. Мы стреляем, а им хоть бы что. Мятежники засекают наших пулеметчиков и открывают по ним огонь из минометов и орудия. Уже два расчета вывели из строя…

— Ясно, понял, — остановил я Гомеса. — Готовь пулемет.

Мы хорошо замаскировались и стали внимательно следить за окопами противника. Ровно в полдень показалась голова солдата в каске. Я прильнул к прицелу, но солдат исчез. Потом появился несколько правее и медленно пошел по окопу.

— А вон и второй, — подсказал Гомес.

В том же окопе, метрах в семистах от нас, поднялся второй. Осмелев, высунулся по пояс. «Ну, подожди, гад, сейчас проучим за такую наглость», — заволновался я, установил прицел семь, подвел по кольцу, навел по ходу движения вражеских солдат. Как только они подошли к прицельной точке, я выпустил короткую очередь. Я нисколько не сомневался, что пули лягут точно по идущим фигурам. Но они как ни в чем не бывало продолжали шагать своей дорогой.

— Промазал, шайтан их возьми, — с досадой выругался я.