Добронега - [57]

После чего, подумал он мрачно, я нашел, что Матильда очень похожа на киевскую княжну, и влюбился. Нисколько не похожа. Вообще ничего похожего. Матильда — дура веснушчатая, много о себе мнит. Пусть живет со своим греком, растит ему греческих детей. Не до нее сейчас.

— Не помню, — сказала Мария, подумав. — Впрочем, это все равно. Хочешь ли ты послужить мне, Хелье?

— Послужить?

— Поступить ко мне на службу.

— А что я должен буду делать? Что за служба?

Улыбка Марии из домашней превратилась в светскую.

— Не хуже других служб, — сказала она по-славянски, и затем снова перешла на шведский. — Есть правители явные, такие, как конунги Олаф и Ярислиф, или отец мой Вальдемар. А есть правители и правительницы тайные, о власти которых не знают и не говорят.

— Но догадываются и сплетничают, — добавил Хелье.

— Нет уж, насмешливость тебе придется оставить, — заверила его ледяным тоном Мария, как по щеке хлестнула.

Возникла пауза. Хелье отвел глаза.

…Или отец мой Вальдемар. Вальдемар? Позволь, то есть как? Это — дочь Владимира? Мария… Как же это… э… Добронега! вот я дурак неотесанный, подумал он с отчаянием. Вперся к ней в светелку. Ничего себе! Как я посмел. Но, вроде, ничего. Вроде, она не сердится. Добронега. Легендарная Добронега. Та самая. Он знал и слышал разное. Но ни разу ему не пришло в голову за все это время, что поразившая его тогда в Сигтуне киевская княжна как раз и есть Добронега.

Он вдруг почувствовал неодолимую усталость. День выдался трудный.

— Подданые мои не слишком многочисленны, но влиятельны и вездесущи, — веско сообщила Мария. — Я предлагаю тебе, Хелье, не просто службу, но и расположение мое. А это многого стоит. Многие за такое предложение полжизни отдали бы с радостью великой.

Хелье промолчал. Правый глаз у него начал закрываться сам собой. Он потер его кулаком.

— Что же я должен буду делать, все-таки? — спросил он. Можно было выразиться изящнее и вежливее, но голова отказывалась соображать.

Притворяется, подумала Мария. На самом деле он не глупый. Из него может выйти толк. А может и нет.

— Ты должен будешь выполнять мои поручения.

— В обмен на что? — спросил Хелье, поддерживая разговор.

Мария улыбнулась — теплее, чем раньше.

— Совсем другое дело, — одобрила она. — Не вдруг, но постепенно, если ты будешь доказывать раз от раза свою преданность мне, выпадут тебе, Хелье, и награды, и почести. И земли и слуги.

Теперь у Хелье начал закрываться левый глаз. Плохо дело, подумал он, надавливая на веко двумя пальцами.

— А на большее, стало быть, рассчитывать не приходится, — сказал он, с натугой подавляя зевок.

— Большее? Что ты имеешь в виду?

Хелье тряхнул головой. В голове от этого яснее не стало.

— Ты знаешь, княжна, что я имею в виду, — произнес он с задержками, зевая. — Если б не знала, не куталась бы так в покрывало…

Мария покраснела, но в тусклом свете одинокой свечи сонные глаза Хелье этого не заметили.

Помолчали.

— Прости меня, княжна. Я очень дерзок, но это потому, что я соображаю плохо. Устал.

— Ты поступишь к Владимиру ратником, — сказала Мария, овладевая собой. — В Косую Сотню. Под начало к Добрыне.

Никогда я не слышал ни о каких косых сотнях, подумал Хелье.

— Что-то я не пойму, — произнес он недоуменно. — То я тебе служу, то Владимиру.

— Почти все, кто находится на службе тайной, несут также службу явную. Во избежание лишних толков.

— Для отвода глаз.

— Что ж, это определение тоже подходит.

— Меня не возьмут, — вспомнил Хелье предупреждение Эрика.

— Я пошлю тебя к человеку, который все устроит. Когда ты мне понадобишься, а понадобишься ты мне, возможно, очень скоро, я дам тебе знать.

— Ага, — тупо сказал Хелье.

— А за сегодняшнее мне бы хотелось отблагодарить тебя отдельно. Видишь сундук в углу?

Хелье посмотрел в угол.

— Вижу.

— Открой его.

Хелье тяжело поднялся и проследовал к сундуку. Внутри оказалось множество секций. Рябило в глазах, да и темно было, приходилось напрягать зрение.

— Слева крайняя секция, — наставляла Мария. — Шкатулку видишь?

— Вижу.

— Неси ее сюда.

Хелье вынул шкатулку и понес к кровати.

— Поставь на лавицу. Открой.

Внутри оказался широкий золотой браслет с крупным алым камнем.

— Это подарок италийского посла, — сообщила Мария. Она сразу спохватилась, поняв, что именно это говорить как раз и не стоило, но было поздно. Из любовного сувенира браслет превратился в обыкновенную драгоценность, которую можно было продать. — Возьми себе и делай с ним, что хочешь. Это за службу. А вот это — от меня лично, в знак расположения, — и Мария, исправляя ошибку, высунула из-под покрывала руку. Большой и указательный пальцы держали только что снятый под покрывалом тонкой работы перстень.

Хелье сунул браслет в карман портов, а в перстень без особых усилий вдел безымянный палец. Кажется, Мария носила его на среднем пальце.

— По возвращении в Киев ты обратишься к священнику по имени Ипполит, скажешь, что от меня, и что тебе хотелось бы служить в сотне у Добрыни.

Только этого не хватало, сонно подумал Хелье.

— А теперь я с тобой прощаюсь. Время позднее. Как спрыгнешь с карниза, ступай прямо к роще. Постарайся, чтобы тебя не заметили. Эржбета упряма. Я уговорю ее, что ты не враг, но не сегодня. Сегодня опасно. Как доберешься до рощи, иди себе вдоль реки. На полпути тебе попадется сторожка. Там в стойлах четыре лошади. Возьмешь себе одну, доедешь по понтонному пути до следующей сторожки, у самой переправы. Отдашь лошадь сторожу, скажешь, что ты от меня, он тебя перевезет.