Добронега - [14]

— Это куда же?

— Далеко. Очень далеко. Что тебе делать у славян?

— А я сам почти славянин, — сказал Хелье. — Большинство предков из Смоленска.

— По-славянски говоришь?

— Не переставая.

Эрик засмеялся.

— Это хорошо. Но ты подумай. Рассказать тебе, куда я ехать собрался?

— Расскажи. Люблю байки.

А ведь действительно славянин, подумал Эрик. Вон какие скулы вздыбленные. А глазищи-то огромные, синие. Славянин Хелье, надо же.

— Когда-то, а было это давно, — сказал он, — отца моего сослали в Исландию, и я его там навещал.

Хелье доел рыбу, вытер руки о сленгкаппу, которая выглядела не как сленгкаппа, а как тряпка, которой моют полы в богатых домах, лег на бок, подпер щеку рукой, и посмотрел на Эрика вопросительно.

— А дальше, за Исландией, есть еще один остров. И даже не остров, а большая земля, — сообщил доверительно Эрик, делая большие глаза. — Очень большая. Там хорошо.

— Чем же?

— Луга там, поля, солнце все время, и виноградные кущи, огромные. Каждая виноградина величиной с поммель. Пасутся там дикие коровы, молоко у них — как вино. И золото там есть, и серебро.

— И залежи горячей каши для завтрака в прибрежных горах, — добавил Хелье.

— С новым поколением невозможно разговаривать, — помолчав, сказал сердито Эрик. — Это влияние христианства. Все стали циничные и глупые, ничему и никому не верят, и делать ничего не хотят. Ты христианин?

— Да.

— Ну вот, что я говорил. Ну да ладно. Времени много, пока до Ладоги доберемся, может надумаешь дослушать. Давай теперь спать.

До Ладоги добирались долго. Эрик приглядывался к новому спутнику. Хелье, выспавшийся, повеселевший, и умудрившийся не заболеть после купания в балтийских волнах, оказался приятным собеседником. Давешний его цинизм объяснялся, очевидно, усталостью. Слушал он охотно, с интересом, а комментировал мало, и Эрику это нравилось. Гребцы были люди неловкие, полностью поглощенные нехитрым своим делом, и на посторонние вещи отвлекаться не любили, поэтому до появления Хелье Эрик скучал. Теперь ему было весело. О себе Хелье говорить отказывался, и причины его ниддингизма оставались загадкой, но все загадки все равно не разгадаешь.

Поведал ему Эрик, что у Содружества Неустрашимых есть свои пути и свои связи, и даже тайные хувудваги с подставами, чтобы можно было быстро добираться из одного большого поселения в другое по суше, все время скача рысью. К примеру, из Константинополя в Киев — неделями добираются, ежели обычным путем, а путник с опознавательным знаком Содружества идет себе на юго-западную окраину Константинополя, и там, сразу за городской стеной, пройдя через Тибериевы Ворота, у конюшен, встречает нужного человека по имени Гильом Старый Франк, и тот дает ему лошадь, и разъясняет, как ехать к следующей подставе, а там другая лошадь, и через земли болгар добирается путник до Киева в считанные дни, а подставы все тайные, спрятаны хорошо.

На Ладоге было очень холодно, но как только кнорр вошел в Волхов и начал продвигаться к Хольмгарду, сделалось теплее и уютнее. Величественная северная флора по берегам умиляла Эрика своей первозданностью, настраивала на торжественный лад. Он перестал болтать непрерывно о Винлянде, который якобы видел с какого-то совершенно безумного хребта в исландских горах, и перешел на легенды об истории этих мест, заговорил о скифах и их стычках с римлянами, о древних путях, о том, что там, где нынче кнеррир переволакивают или переносят между реками, раньше были прорыты каналы, о древних летописях, в которых таятся разные непонятные премудрости, о Золотом Руне, которое хранилось когда-то именно в этих местах, или чуть южнее. Рассказывал он всегда интересно, завораживал, и Хелье нравилось.

Аржей за десять от Хольмгарда или, на местном наречии, Новгорода, заприметили прямо по ходу драккар, и Эрик решил больше не рисковать. Кнорр причалил к берегу. Эрик расплатился с гребцами, и они отправились дальше по реке, а они с Хелье, закутавшись в сленгкаппы, неспешно побрели по широкому хувудвагу. В предместьях начали им пападаться навстречу, помимо местного населения, шведские, норвежские, и датские ратники, конные и пешие, в неожиданно больших количествах, и оба, Эрик и Хелье, не сговариваясь, даже не кивнув друг другу, сошли с хувудвага на лесную тропинку и продолжали путь под прикрытием тени деревьев. У Хелье не было с собой даже кинжала.

— Откуда их столько в этих краях, — озабоченно сказал, а не спросил, Эрик, молчаливый против обыкновения.

Хелье не ответил, хоть и знал — откуда и почему. Ранее неосновательность его положения как-то не приходила ему в голову, было не до того. Теперь же, когда Эрик примолк, а непосредственная опасность исчезла, у Хелье было время подумать о дальнейших планах, и планы эти были зыбкие, какие-то туманные, непрочные, необоснованные.

Средств нет. Есть две серебряные монеты в сапоге, на них можно предположительно раза четыре поесть, и все. Знакомых у него в Хольмгарде нет. Письмо от Олофа потеряно. Заявиться в потрепанном виде к Ярислифу, без письма — немыслимо. Возвращаться назад? Это было бы самым разумным решением, но тогда он опоздает в Киев, и Матильда уедет неизвестно куда. Может, действительно плюнуть на все и поехать с Эриком, попытать счастья в дальних краях.