Добро пожаловать в Пхеньян! Ким Чен Ын и новая жизнь самой закрытой страны мира - [86]

Внутри нее как будто сидит какой-то озорной шутник, влекущий ее ко мне. Она поднимает и опускает глаза, когда мы доходим до лексики по теме «семья» и я в ответ на ее вопрос о том, кто ждет меня дома, говорю, что не женат; она громко смеется. Как и Мин, она очень осознанно, хотя с меньшей степенью серьезности воспринимает свое положение в негласной «табели о рангах». Чем дольше мы общаемся, тем больше ей хочется использовать темы уроков как некую затравку, как предлог для разговоров о нашей личной жизни. Такие разговоры проходят на пониженных тонах, почти полушепотом, но всё равно достаточно расслабленно: хотя дверь в классную комнату остается открытой всё время занятий, шагов в коридоре почти никогда не слышно. Она расспрашивает меня о моей квартире в Берлине. Я рисую для нее план своего жилища. Мы соглашаемся, что у нас обоих примерно одинаковый метраж квартир. Она кивает головой, выражая активный интерес.

Она спрашивает, веду ли я дневник. Я отвечаю: «Да, записываю почти каждый день. А вы?» «Я тоже, – отвечает она, – но записи делаю только по специальным случаям. Или если у меня плохое настроение». Она корчит смешную угрюмую физиономию, изображая, будто не в духе, а затем взрывается хохотом. То, как она смеется, наводит меня на мысль о том, что ее смех звучит в этой аудитории несколько чаще, чем она готова в этом признаться.

Кроме случая с фотографиями лидеров в самом начале программы, лишь однажды я почувствовал, что внешние силы вмешиваются в наши уроки. В тот день госпожа Пак сидела рядом со мной и наблюдала за тем, как я выполняю письменное задание. Потом она взглянула на меня глазами лани – этот взгляд она дарила мне каждый раз, когда хотела показать, что искренне впечатлена моими успехами. «Товарищ Трэвис, – прошептала она с лукавой улыбкой, – я думаю, когда вы вернетесь домой, то, возможно, будете работать в Вашингтоне. Вы уже очень много узнали о Корее. Наверно, сможете оказаться очень полезным для своей страны».

Я в тот же миг понял, к чему она клонит. Интуиция тут же подсказала, что она вряд ли по своей инициативе затронула данную тему – скорее, она действовала по чьей-то инструкции. Я резко замотал головой и ответил на своем элементарном корейском: «Никакой работы в политике. Никакой работы на правительство. Я – писатель. Интеллигент, как и вы. Кисточка на Монументе Трудовой партии. Прозаик».

Она испытала видимое облегчение. Даже возбуждение. «Прозаик! Да, прозаик», – она захлопала в ладоши, будто наконец добилась от меня того, чего хотела, и выдохнула с явным облегчением. Во время прошлых поездок я всегда опасался обсуждать род моих занятий. Западным журналистам запрещено въезжать в КНДР по туристическим визам. Хотя я никогда и не считал себя журналистом, но понимал, что граница между писателем и журналистом для очень многих выглядит весьма зыбкой и неотчетливой – особенно плохо видна она тем, кто находится у власти. Однажды мне не одобрили китайскую визу из-за того, что в графе «род деятельности» я указал «писатель». Китай – это тоже коммунистическая страна. К моменту своей первой поездки на Кубу в 2015 году я уже знал, как отвечать на этот вопрос в визовой анкете. С точки зрения американца очень просто причитать по этому поводу, говоря, что в этих странах ущемляется свобода прессы. Но с противоположной точки зрения в первую очередь видится тот факт, что эти страны находятся в состоянии пропагандистской войны со всем Западом во главе с США, в котором используется вся совокупная медийная мощь. В этой битве страны Запада уже давно проигрывают.

Признаем мы это или нет, но факт остается фактом: практически все наши репортажи из Северной Кореи носят идеологизированный характер. Те, кто может объективно оценивать информацию из СМИ, наверное, заметили, что несмотря на всю нашу «свободу прессы», существует неписаное правило: про Северную Корею не может быть никаких позитивных репортажей. Из-за этой негласной политики позволительно пренебрегать тщательными проверками фактов, это даже поощряется, что немыслимо в любом репортаже, посвященном чему-то другому. Конечно, можно возразить, что обычная процедура тщательной проверки фактов в отношении того, что как-то связано с Пхеньяном, невозможна в принципе, так как нормальной журналистики здесь просто не существует: правящий режим агрессивен, воинственен и намеренно врет своему же народу. Кроме того, существует языковой барьер. Только очень немногие западные СМИ могут позволить себе сотрудников, в совершенстве владеющих корейским языком. Эти две проблемы решаются чаще всего тем, что информация о происходящем на Севере берется из переводных южнокорейских источников, на которые приходится полагаться. Но при этом почти всегда пренебрегают тем фактом, что у южнокорейской прессы есть свой идеологический уклон, предвзятость по отношению к Северу. Южная Корея участвует в пропагандистской войне против КНДР с самого первого дня разделения полуострова. СМИ Южной Кореи ответственны за запуск некоторых совершенно диких слухов о своем северном соседе. Эти слухи подхватывались и распространялись по всему миру уже под видом фактов, впоследствии оказывавшихся ложными, например, всем известный «факт» о том, что все студенты университетов в Северной Корее обязаны носить прическу в стиле Ким Чен Ына. Один южнокорейский журналист утверждал, что редакционная политика его газеты состоит в том, что если есть сомнения в достоверности имеющихся данных, то лучше опубликовать ложь или непроверенную информацию о Северной Корее, чем ничего не публиковать.